Константин Евтеев

создатель онлайн-школы иностранных языков «IKIGAI»,
языковой ментор

10.11.2019

фото: Ira Marconi

- Расскажи, пожалуйста, чем ты любил заниматься в детстве?

- Я много дрался.

- А чем ты интересовался?

- Мой основной интерес был сосредоточен на постройке так называемых «штабов». Это могла быть любая конструкция во дворе, которую можно было превратить в халабуду, где можно сидеть с друзьями. А читать я не любил. Я читал только потому, что на лето задавали список литературы, который надо было прочесть.

- «Штабы» - звучит очень по-военному.

- Да, мне всегда нравилось все, связанное с игрой в «войнушку».

- Наше поколение тоже довольно много играло «в войну». Но мне казалось, что на нас это благополучно и закончилось.

- Нет. Ведь мое поколение – это поколение 90-х, тогда еще не было ни мобильных телефонов, ни интернета. Он появился позже, когда я был уже подростком. А так, все мое детство прошло во дворе. Еще я думаю, что музыка сыграла в моей жизни большую роль. Это произошло, во многом, благодаря моему отцу. Именно он познакомил меня со многими певцами и группами. Так я открыл для себя Джорджа Майкла. Его альбом «Older» произвел на меня очень сильное впечатление. Я не знаю, что в нем было такого, я даже не все слова понимал, но чувствовал, что этот певец – особенный, очень глубокий и близкий мне. Я тогда переживал тяжелый период, потому что меня перевели на два последних года в другую школу, которую я ненавидел. Сама школа, одноклассники, общая атмосфера все вызывало во мне отвращение. И единственным спасением были песни Джорджа Майкла. Я тогда придумал себе ритуал: я слушал две или три песни из этого альбома каждый вечер на протяжении двух лет. Потом, благодаря интернету, я начал открывать для себя все его творчество, слушал его интервью, мне казалось, что у меня появился близкий друг. Но я не мог ни с кем это разделить, потому что те люди, которые меня окружали, меня бы не поняли, я боялся быть высмеянным. А после того, как я закончил школу, начался другой этап моей жизни – я слушал другую музыку, интересовался другими вещами. Мне исполнился 21 год, и как будто, все события собрались в этой точке: я встретил Лизу, стал буддистом, закончил университет, получил возможность отправиться на учебу в Японию и, наконец, - я купил билет на концерт Джорджа Майкла!

- Что ты чувствовал, когда увидел своего любимого певца вживую?

- Что я могу сказать, - я был счастлив, я был вне себя от радости. Прошло время, и я узнал, что Джордж Майкл умер. Я не помню, как я тогда отреагировал, но сейчас, когда я вспоминаю об этом, у меня на глаза наворачиваются слезы. И еще я думаю о своем отце, благодаря которому я познакомился с творчеством Джорджа Майкла, и которого уже тоже нет на свете.

- Ты из Ялты, правильно я понимаю?

- Да, но родился я в Питере. В 1991-м году мои родители переехали в Ялту, как раз за два месяца до развала Союза. И выходит, что я не совсем крымчанин, как, например, моя жена Лиза, которая родилась в Ялте. Я просто вырос в этом городе.

- Если мы говорим об узком понятии родины как о городе, местности, как ты обычно отвечаешь на вопрос: «Откуда ты?»

- Наверное, я скажу, что я из Ялты, но буду иметь в виду ее горную часть. Горы и природу тех мест. Я не чувствую себя дома в самом городе. Мне многие говорят, что внутренне я похож на петербуржца, что у меня питерская манера говорить, но я не чувствую никакой связи с этим городом. Когда я там был, то встречал много людей, чем-то похожих на меня, но и в Питере я не чувствую себя дома.

- Если сравнить Ялту или шире – Крым твоего детства с сегодняшним днем, насколько изменилось для тебя их восприятие? Это похоже на возвращение в детство?

- Так или иначе, запахи, места и люди возвращают меня в детство, это очень тесно связано с воспоминаниями, но я возвращаюсь именно к воспоминаниям, потому что я не воспринимаю себя того как Костю Евтеева.

- Это другой человек?

- Да. Я не воспринимаю себя, например, десять лет назад как того, кто говорит с тобой сейчас. Помню, как-то в Ялте, в одном из книжных магазинов, которых у нас немного, я пролистывал книжку, где было написано, что каждые семь лет в теле человека меняются все клетки, вплоть до костей. Получается, что мы меняемся не только умственно, но и физически, - наше прежнее тело исчезает. А сама Ялта изменилась не очень, особенно природа, которую я открыл для себя больше благодаря моей жене. Хоть я и жил там, но не так много ходил, например, в горы, как Лиза, которая провела все свое детство в походах.

- Почему вы выбрали Киев постоянным местом жительства?

- Все тривиально просто, - потому что Ялта - прекрасный город для посадки, но не для взлета. Я учился, как ты знаешь, год в Японии и после возвращения не мог найти работу в Ялте, потому что там она всегда более или менее связана с туристическим сезоном, и в какой-то момент было решено переехать в Киев. До этого мы пытались вернуться в Питер, но это было абсолютной глупостью: мы поехали туда в самое холодное время года, это был 2008 год, разгар кризиса, то есть просто идеальные условия для того, чтобы не найти работу и заболеть. Я тогда на некоторое время уехал в Ярославль - работать в японской фирме. После всех этих приключений мы и переехали в Киев. Я думаю, что, в первую очередь, потому, что здесь оказалось очень много друзей.

- Для тебя атмосферу города, в котором ты живешь, формируют прежде всего люди?

- Думаю, да. Лиза меня часто спрашивает, не скучаю ли я по какому-то месту, по какому-то городу или по какому-то человеку. Я, скорее, всегда скучаю по человеку. Я могу очень любить какие-то места, например, в Италии, но я по ним не скучаю.

- Давай поговорим о том, где ты учился.

- Я учился в специализированной гимназии, нас туда возили на автобусе, как в американских фильмах. Это была очень странная частная школа, у меня, например, было семь человек в классе, а до этого я учился в школе, где нас было тридцать три. А после нашего выпуска, она закрылась. Я должен был выбрать, чему я хочу учиться дальше. У меня не было особо никаких идей. Почему-то я придумал, что я хочу учить языки, и я очень хорошо помню, что у меня уже в то время был допотопный интернет, его хватало на то, чтобы зайти в поисковик, - «Googlе» тогда еще не существовало, был «Yahoo», - и найти свои первые уроки самоучителя по японскому языку. Это было совершенно спонтанно, с чего бы это вдруг японский? Я скачал эти уроки и прекрасно помню тот вечер, когда я, как робот, все время повторял одну и ту же фразу по-японски, которая означает: «Я – японец». Я не знал, что в этом предложении чем является, я просто автоматически его повторял и помню, что мне это жутко нравилось. Я тогда думал: «С ума сойти, я говорю по-японски!» Но потом нужно было переходить к чему-то более серьезному, и я решил, что буду поступать в Киеве. Мой друг поступил тогда на испанское отделение Лингвистического университета. Испанский пришел в мою жизнь еще до японского, от папы. Папа не говорил ни на одном иностранном языке, но когда он учился в Астрахани, то в общежитии они дружили с ребятами из разных дружественных стран – с арабами, с латиноамериканцами, и он знал по несколько фраз из каждого языка, которые прекрасно мог произнести. Я помню, что папа дал мне английско-испанский словарик 60-го года издания, который я подарил своему другу Матвею, и мне тоже очень захотелось учить испанский. Тогда я поступил сразу в два университета. В одном меня переубедили учить немецкий, потому что с ним я точно смогу найти работу, но я все-таки пошел учиться в Лингвистический университет, причем поступал я на китайское отделение, потому что уже тогда понимал, что с японским языком не найду работу, а за Китаем - будущее.

- Но твоей целью все-таки оставалось изучение японского?

- Интересно, что когда я сдал все экзамены, мне не хватило одного балла, чтобы попасть в китайскую группу, но, к счастью, оказалось одно вакантное место на японском отделении.

- Получается, что твой интерес к Японии возник случайно?

- На первый взгляд, именно так. Вначале было детское увлечение самураями и экзотической стороной этой страны, которая, я уверен, тебе тоже близка. Но затем, спустя годы, когда я уже закончил университет и ретроспективно посмотрел на свое прошлое, я вспомнил, что папа в студенческие годы проходил практику не где-нибудь, а на Курильских островах, на Шикотане, и он рассказывал мне разные истории о том, как они, например, поднимали судно со дна… Но еще более интересно, что мой дед воевал в МаньчжурииСоветско-японская война - вооружённый конфликт в августе-сентябре 1945 г. между СССР и Монгольской Народной Республикой, с одной стороны, и Японской империей и Маньчжоу-го, с другой. танкистом, и когда я начал учить историю, я понял, что он воевал с японцами, хотя дед называл их китайцами. Я обычно всем говорю, что мой дед, наверное, убил довольно много японцев, поэтому у меня образовался кармический долг перед ними, и я должен влюблять людей в эту страну.

- Значит, профильным языком был японский, а вторым – английский?

- Да, поскольку, в отличие от переводческого факультета, нас, филологов, готовили в преподаватели. Мы учили язык и литературу. Но, положа руку на сердце, скажу, что японскую литературу я читал тогда только на русском или украинском. У меня есть огромное желание прочесть их в оригинале. Как ни странно это звучит, мой японский не так хорош, и сейчас я говорю по-итальянски лучше, нежели по-японски. Я не могу читать по-японски так, как читаю по-итальянски журналы или книги. Но, как ты знаешь, у меня есть метод для изучения языков, которым я пользуюсь, и я жду не дождусь, когда я дойду с ним до японского. Потому что мое обучение языку в университете - это пример того, как поступать не надо. Во всем. К сожалению, это была трата времени с точки зрения продуктивности обучения. Но, кстати, в самой Японии понятия не имеют, как их язык преподавать. Одно из самых неумелых преподаваний японского я видел именно там.

- Ты учился в Японии. Как это произошло?

- Японское правительство довольно давно осуществляет такую программу: каждый год во всех странах, где есть посольство Японии и где учат японский язык, проводится трехчасовой экзамен. Он не подразумевает говорения, а только тесты - ответы на вопросы и чтение. Если ты проходишь этот экзамен - а его результатов никто не знает, поскольку они никогда не вывешиваются, - тебя приглашают на собеседование в посольство. Естественно, все, кто учит японский в университетах, пытаются его сдать, начиная с первого курса. Маловероятно, что ты пройдешь его сразу, но к этому стрессу надо привыкать. Всего есть четыре или пять попыток. Призом является год бесплатного обучения в Японии за счет японского правительства, включая стипендию. Ты можешь учиться в любом университете, который является некоммерческим. По какой-то странной случайности, я оказался среди тех людей, которые смогли дойти до собеседования на четвертом году обучения. Это был мой последний шанс, поскольку я не хотел поступать в магистратуру. Мне до сих пор кажется, что меня туда пригласили, потому что у меня были очень хорошие отношения с одним из преподавателей, его звали Тен-сан, Тен сэнсэй. Он был удивительным дедушкой, которому было, наверное, под восемьдесят, он говорил по-русски и был, как мне кажется, наполовину кореец. Он был человеком совершенно другой эпохи, человеком из той Японии, которой больше нет, о чем я узнаю позже, и в которую я был влюблен. Наверное, он ценил то, как я внимательно его слушаю, и, может быть, замолвил за меня словечко. Придя на собеседование, я толком не мог связать двух слов, потому что нас не очень хорошо учили говорить. Два месяца я оставался в неведении, а ближе к сентябрю мне позвонили и сказали, что я еду в Японию на год. И через месяц я уехал.

- Сколько было студентов, которые тогда прошли экзамен вместе с тобой?

- В тот год только из моего Университета участвовало человек двести. Поехали трое. Я был одним из них.

- Куда именно ты отправился?

- У меня была замечательная одногруппница, которая сейчас живет в Швейцарии, она выиграла поездку за год до меня и сказала: «Езжай в Осаку». Я спросил: «Почему?» - и она объяснила мне, что Осака – это своего рода японская Одесса. Там живут торговцы, люди с хорошим чувством юмора, со своим языком, не снобы, не повернутые на деньгах, как, например, токийцы, которых можно сравнить с москвичами. Тем более, у нее были знакомые в Осаке, и она меня со всеми познакомила. Мне нужно было привыкнуть к местному диалекту, который никто не понимает. Потому что тот японский, который учат иностранцы, - это токийский диалект, он является стандартом. Так я выбрал Осаку.

- По мере того как ты знакомился с современной Японией, как тебе казалось, насколько много у нас стереотипов относительно этой страны?

- Япония такая страна, в которой сосуществуют современность и классическая старина. Когда я работал гидом в Японии, люди всегда очень удивлялись, что это не такая уж супер технологичная страна, как многие ее представляют. На самом деле, Япония значительно более консервативна по сравнению со странами Скандинавии, которые на порядок более развиты в технологическом отношении. Например, японцы до недавнего времени практически отрицали кредитные карточки. Перед тем как ехать туда, я прочел, что в Японии самый большой в мире запас валюты в банкнотах. Никто столько наличных не держит, сколько японцы. Карточки придумали в США, чтобы обезопасить людей от уличных ограблений, а в Японии ничего подобного никогда не было, деньги всегда были живыми. Когда я приехал туда, банки работали только в первой половине дня, и банкоматы были далеко не везде. Это один из наших стереотипов, но их множество. Все, конечно, хотят увидеть гейш. Я, например, никогда их не видел, потому что они никогда не ходят по улицам. Максимум, что можно увидеть, - как они выходят из дома, садятся в роскошный мерседес, который за ними прислал их покровитель, по-японски «даннасан». Есть так называемые майко – ученицы, молодые девушки, которые хотят стать гейшами, вот их можно видеть на улицах Киото. Они привлекают внимание туристов, фотографируются вместе с ними. В Киото есть квартал, он называется Гион, где живут гейши. О них можно много говорить, но, что интересно, - изначально гейши были только мужчинами. Если мы, для сравнения, переместимся в другой конец мира, - у меня есть знакомый аргентинец, преподаватель танго, который рассказывал мне, что этот танец зародился в аргентинских борделях, потому что тогда было очень много мужчин-рабочих, в том числе и итальянцев, и очень мало женщин. Поначалу клиенты сидели в коридоре, им нечем было заняться, в баре играла музыка, и мужчины начинали танцевать друг с другом, ожидая своей очереди. Нечто подобное было и в Японии, только в обязанности гейш всегда входило развлекать гостей. У нас часто полагают, что гейша - это проститутка или куртизанка. Дело в том, что после войны, когда американцы оккупировали Японию, американским солдатам подсовывали японских проституток и говорили, что это гейши. С тех пор гейш стали воспринимать как проституток, но это не так. Само слово «гейша» переводится как «человек искусства». Гейша – это высокообразованная женщина, которая должна быть способна поддержать разговор на любую тему - от экономики до поэзии, уметь играть на музыкальных инструментах и тому подобное. Она отнюдь не проститутка, ее расположение, ее услуги, конечно, оплачиваются ее покровителем, который покупает элитное право на эту женщину, так что гейша, скорее, содержанка.

- В тебе с ранней юности сосуществуют две культуры, западная и восточная, насколько гармонично они уживаются в тебе?

- Мне кажется, что были какие-то пики: например, когда я жил в Японии, я был больше погружен в японскую культуру и, следовательно, в моем поведении на уровне движений тела, на уровне речи, стали появляться какие-то характерные для японцев черты. Есть такая книга, она была одно время очень популярна – «Вы слишком долго прожили в Японии, если…». Она состоит из картинок и подписей. Например: «Вы слишком долго прожили в Японии, если Вы киваете головой, когда говорите по телефону». Я помню, когда моя жена, которая не видела меня полгода, приехала ко мне в Токио, первое, что бросилось ей в глаза, что я постоянно за все извинялся и кланялся. Эти привычки приходят и уходят, но если я встречаюсь с японцами и начинаю говорить по-японски, все мгновенно возвращается. Я бы не сказал, что я - фанат японской культуры, быть может, я был им когда-то до того, как приехал в Японию, и как писал ОвчинниковВсеволод Овчинников — советский и российский журналист-международник, писатель-публицист, востоковед, специалист по Японии и Китаю. Автор множества публикаций, посвященных культуре Японии, в частности знаменитой книги «Ветка сакуры» (1970). , которого я всегда в таких случаях цитирую, прошел три стадии соприкосновения с Японией: восхищение, шок и принятие. Последнее со мной случилось только пять лет назад, хотя впервые я приехал в Японию в 2007-м году. Сначала я долго восхищался этой страной. Потом, когда я познакомился с японцами, то испытал шок, потому что они далеко не таковы, какими кажутся, и только потом пришло принятие. Но я бы не сказал, что эта культура живет во мне. Есть вещи, которые я ценю у японцев, как, впрочем, и у итальянцев, – что-то сделанное руками, ощущение прекрасного, минимализм, а что-то мне совсем не близко.

- Западная культура в сравнении с восточной часто характеризуется как поверхностная, а культуру Японии, Индии, Древнего Китая обычно связывают с глубиной и утонченностью. Довольно популярна фраза Киплинга: «О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут…», хотя дальше он пишет, что все различия стираются и имеет значение только, насколько ты силен духом. Как ты считаешь, западная и восточная цивилизации могут понять друг друга, и не преувеличиваем ли мы различия между ними?

- Я считаю, что вполне. Я люблю такую тибетскую пословицу: «Золота мало, железа много». Те вещи о которых ты говоришь, интересуют процентов десять людей. Мне кажется, что когда мы рассуждаем о поверхностности западной культуры, мы, скорее, имеем в виду то, что она более материальна, а на Востоке более направлена в глубину. Но если ты побываешь в Китае, например, то увидишь жадных, сверхматериальных людей. С другой стороны, если мы посмотрим вглубь веков, то Восток невероятно глубок, он является праисточником всего. Способны ли мы это понять… Если мы говорим конкретно о Японии, то, наверное, ты тоже сталкивалась с такой ситуацией, когда тебе приходилось объяснять итальянцам что-то об их культуре, чего они не знали. У японцев то же самое – отнюдь не все люди, которые ходят по улицам Осаки или Токио, понимают, например, концепцию «ваби-саби» Ваби-саби («скромная простота») — часть японского эстетического мировоззрения: «ваби» ассоциируется со скромностью, одиночеством, неяркостью, однако внутренней силой; «саби» — с архаичностью, неподдельностью, подлинностью. Ваби-саби описывают как красоту того, что несовершенно, мимолётно или незакончено. Ваби-саби характеризует способность воспринимать прекрасное и предметы искусства в своём естестве и неподдельности. , это их может вообще не интересовать и не обязательно передается с молоком матери. Но какие-то невербальные архетипы, конечно, передаются. Для иностранца в Японии есть, например, такая проблема – ты никогда не будешь там чувствовать себя дома. Я встречал разных людей, многие прожили по десять лет в Японии, но у них нет японских друзей. Японцы в этом смысле закрытые люди, причем даже по отношению друг к другу, и в этой системе координат довольно трудно найти свое место. Ты просто не чувствуешь, что ты там нужен. С другой стороны, я видел людей, которые понимают культуру другого народа лучше, чем многие его представители. Моя жена, например, увлекается работами ВинагородскогоБронислав Брониславович Виногродский — китаевед, переводчик основополагающих китайских текстов (среди них «Чжуан-цзы», «Дао дэ цзин», «Книга Перемен»), писатель, общественный деятель. , он сам из Хабаровского края, а знает китайскую культуру во много раз лучше, чем сами китайцы, которые живут в ней, но не понимают своих первооснов. И еще одну вещь я понял в Японии: у меня есть друг, которого зовут Рахул, он индус, но живет в Токио, мы с ним как-то прогуливали занятия в университете и поехали на две недели колесить по Китаю, посмотреть Великую Китайскую стену. И пока мы с ним путешествовали, я понял, что он, как восточный человек, хочет больше походить на меня, а я, как человек западный, хочу походить на него. Восток хочет быть Западом, Запад хочет быть Востоком. А на примере Китая, где я прожил восемь месяцев, я увидел, что китайцы хотят быть американцами. «Хорошо там, где нас нет».

- Как в твоей жизни появился буддизм?

- Довольно странным образом. У меня была глубокая подростковая депрессия, я ощущал абсолютную бессмысленность жизни и точно помню тот момент, когда это случилось. Я стоял дома на кухне, посмотрел в окно, - был красивый летний июньский день, - и в моей голове вдруг возникла мысль: «Все бессмысленно». Хотя до этого я был абсолютно счастливым ребенком. И начались поиски разной философии, я пытался искать что-то у Шопенгауэра, у Ницше. Я читал эти книги на уроках литературы, за что меня ругала учительница, а я возмущался и говорил: «Вы же хотите, чтобы я читал!» А нужно было читать не это, а какую-нибудь деревенскую прозу. Но потом случилась странная вещь: у нас были выпускные экзамены, и параллельно мне стали попадаться на глаза разные афоризмы, которые принадлежали Будде. Меня в них поразило то, что они очень просты. Если мы посмотрим на немецкую философию, к примеру Канта, то мы сразу же обнаружим, что у него глубокие вещи изложены сложно. Здесь все было так же глубоко, но при этом просто. И второе, - я всегда люблю рассказывать эту историю, - последние три года школы я очень много учился, поскольку мне нужно было сделать прямо-таки квантовый скачок, в частности в английском языке, так вот, главной моей отдушиной были «Симпсоны»«Симпсоны» — американский мультипликационный сериал, созданный мультипликатором и карикатуристом Мэттом Грейнингом., которых я смотрел по полчаса в день. Я их обожал. Мне ничего тогда не приносило столько радости. «Симпсоны» сыграли немаловажную роль во всей моей жизни, потому что в какой-то из серий одна из главных героинь, дочка Гомера, ее зовут Лиза, она вегетарианка, играет на саксофоне, и еще она очень умна…

- А твоя жена играет на саксофоне?

- Лиза играет на саксофоне. Так вот, серия начинается с того, что Лиза сидит с родителями в церкви, где коммерциализация нашей жизни доведена до абсурда, - священник выходит читать проповедь, а внизу бегущей строкой идет реклама. Лиза возмущается и пытается найти менее материалистичную религию. Проходит мимо буддийского храма, а там сидят Киану Ривз и Ричард Гир, которые приглашают ее в свою компанию и начинают стебаться над всей этой темой. Тогда мне в голову пришла наивная, может быть, мысль поменять религию. До этого момента я ни о чем подобном не думал. Я решил попробовать стать буддистом. Кстати, года два назад я услышал такую же историю про «Симпсонов» от одного парня.

- До этого ты был верующим человеком?

- Да, но не обрядовым. Я, например, прочел Коран в одиннадцатом классе просто из интереса, но не читал Библию. Я верил в Бога и когда я обращался к нему, я обращался конкретно к его личности. А в буддизме этого нет. И личности Бога нет. Нет понятий «хорошо» и «плохо», которые являются основополагающими в христианской религии. Потом я переехал в Киев и начал активно искать буддистов. У меня были свои представления о том, какими они должны быть. Я набредал на разных людей, но самый главный человек, который мне тогда встретился, - его, к сожалению, с нами нет, - Темо СвирелиТемо Свирели (Цховребов) (1964 -2014) — грузинский художник-абстакционист. , грузинский художник. Я познакомился с ним, проходя мимо Музея Булгакова на Андреевском спуске. Я помню, как какой-то человек заходит в подвал музея, и увидел, что там на подушках сидят люди и медитируют, и тогда я побежал к ним, радуясь, как ребенок. Через неделю я пришел снова, и это был мой первый контакт с буддизмом. Темо был первым человеком, который мне рассказывал, что и как, и я ему жутко благодарен. А потом я встретился с другими людьми, но это уже другая история.

- Ты принадлежишь к какой-то конкретной ветви буддизма?

- Да, если коротко, - это тибетский буддизм. Я всегда много читал о дзэне, и по логике вещей я должен был увлечься дзэном, либо чанем, что ближе к Японии и Китаю, но нет. Я как-то сразу понял, что мое направление - тибетский буддизм, хотя я на тот момент о Тибете не знал ровным счетом ничего. Но в этой ветви тоже есть много разных школ и практик.

- Как ты считаешь, есть ли точки соприкосновения между христианством и буддизмом?

- Есть, но при этом это два абсолютно разных взгляда на жизнь. Я не теолог и не смогу глубоко проанализировать этот вопрос, но надо начать с того, что буддисты не считают буддизм религией. Просто, когда в XIX-м веке западные ученые столкнулись с этим учением, у них была единственная коробочка религиозных «-измов», куда его можно было поместить, потому что буддизм внешне очень похож на религию. Если мы посмотрим на авраамические религии – христианство, ислам или иудаизм, - в их основе всегда лежит кодекс нравственности, ограничений, правил. За тобой кто-то наблюдает и оценивает, плохо или хорошо ты себя ведешь, отсюда понятие двойственности. В буддизме нет ничего подобного, более того, человеку дается полное право выбирать, сколько он должен медитировать, должен ли он быть вегетарианцем или нет, хотя большинство людей представляют буддистов с бритыми налысо головами, не употребляющими алкоголь, и тому подобное. Я сам когда-то так думал, но для буддиста самое главное – это выйти за пределы понятий «хорошо» и «плохо». И это намного сложнее сделать, чем сказать. Когда у одного из моих любимых буддийских учителей, которого зовут Дзонгсар Кхьенце Ринпоче, - он по совместительству режиссер, кстати, рекомендую его книжки, у него отличное чувство юмора, - спросили, какую самую большую сложность испытывает западный человек в понимании дхармы (учения), он сказал: «Выйти за пределы «хорошо» и «плохо». Люди могут практиковать буддизм по десять-двадцать лет, и все равно никак не избавиться от оценочного суждения. Это настолько глубоко лежит в основе нашей культуры, что мы даже не задумываемся, нам кажется очевидным противоборство добра и зла, Бога и дьявола. А для буддистов, например, более важно понятие «преданности». С этим у них нет никакой проблемы, потому что на Востоке меньше анализируют, у них больше открыто сердце. Что с одной стороны - хорошо, а с другой - опасно, потому что ты можешь оказаться в руках шарлатанов, которых там много и которые выдают себя за великих учителей. А на Западе очень много людей, у которых работает в основном голова, меньше - сердце, по-английски это звучит так: «cherry picking» («выбирать вишни»), как говорит Дзонгсар.

- Для многих современных людей занятие йогой превратилось просто в набор физических и дыхательных упражнений.

- Есть политкорректное определение для этого: «гимнастика йога», которая является частью йоги как философской системы. Существует, например, такая вещь, как «mindfulness», - это платные курсы осознанности или медитации, их практикуют в крупных корпорациях. Я видел, как в канадских полицейских участках люди медитируют перед началом рабочего дня. Они расслабляются и потом лучше работают. Для этого служат и занятия йогой. Но таким образом медитация превращается просто в фитнесс. Время сейчас такое, когда все работают над собой, но, с другой стороны, – это лишь эгоистическое желание быть более привлекательным, богатым, лучше выполнять свою работу, меньше спать. За этим ничего не стоит. Даже если эти люди позиционируют себя как стремящихся к духовности, что еще хуже. Мы с Лизой проработали как-то в течение пяти месяцев в одной чайной на берегу моря в Симеизе, где перевидали всяческого рода людей, чем они только не занимались: и кришнаиты, и йоги, и гипнотизеры. Словом, «железа много, золота мало».

- Возвращаясь к началу нашего разговора, твое ощущение отсутствия смысла ушло навсегда?

- Да. В какой-то момент я понял, что, конечно, можно «не ходить в школу», но это - не решение вопроса, потому что весь путь придется проделать заново.

- Насколько больше ты стал понимать себя?

- Значительно больше, потому что многие наши паттерны (установки) - это, на самом деле, закоренелые привычки, то, как мы ведем себя в разных ситуациях. Мы наблюдаем, как реагируют наши родители и обещаем себе, что никогда так делать не будем. Но именно так мы и делаем. Способность увидеть это со стороны очень многого стоит. Буддийские учителя рассказывают, что, когда люди начинают медитировать, они говорят, что у них в головах слишком много мыслей и они не созданы для медитации. Но они не осознают, что само понимание, что в их головах – бардак, – это уже первый шаг. Как говорится: если твой дом обокрали сто раз, но ты хотя бы пять раз это заметил, то это уже очень хорошо по сравнению с теми, кто не заметил этого ни разу. А дальше ты пытаешься свою привычку или реакцию изменить, но не резко, потому что это нереально, а постепенно. Для этого существует медитация. Кстати, по поводу стереотипов, многие считают, что медитация – это посидеть, подумать о хорошем, послушать птичек, и при этом почему-то сесть в очень неудобную позу - спина начинает болеть через пять минут. В первую очередь мы учимся не отвлекаться. У тебя есть центр, стержень, ты понимаешь, как примерно все устроено. Одна из центральных идей буддизма – непостоянство, все рано или поздно умрет. Идея простая, но мы все время отвлекаемся от нее. Мы все время забываемся, потому что она не очень приятная. Сейчас меня окружает много людей, в том числе буддистов, которые интересуются исследованиями мозга. Якобы наш мозг пытается всячески отсрочить, убрать, завуалировать идею смерти, потому что она ему неприятна.

- Это поразительно, как люди изо всех сил стараются не думать о смерти, не понимая, что она является частью жизни.

- Я как-то встретил такую мысль, что в средневековые времена секс был табу, и поэтому все говорили о смерти. В наши времена смерть – табу, и все говорят о сексе.

- Как бы ты мог коротко сформулировать для человека, далекого от буддизма, что такое медитация?

- Медитация – это тренировка ума не отвлекаться и менять свои привычки. Многие почему-то считают, что они не могут медитировать, если они православные или атеисты, но это не имеет никакого значения, потому что, вообще-то говоря, конечная цель буддиста – перестать быть буддистом. Это, в конце концов, просто инструмент, как приседания. Но это приседания для ума, и таким образом можно улучшить качество своей жизни, восприятия, уменьшить количество стресса.

- Правильно ли я понимаю, что за последние годы буддистов в мире стало гораздо больше?

- Я думаю, что тебе так кажется потому, что их на Западе стало больше.

- Как ты думаешь, это мода или разочарование в христианстве как в религии?

- Мне кажется, что христианство как идея – неплоха, но, видимо, нуждается в реформах. А люди в большинстве своем сейчас переходят в мусульманство, потому что нуждаются в сильной личности Бога и подчинении ему. Если же мы посмотрим на тех, кто становились буддистами, – то они были бунтарями еще в 1970-80-е годы, людьми вне статус-кво, а для христианина, как мне кажется, очень важен семейный уклад, понятные правила жизни, чтобы было на что опереться, потому что, когда внутри - пустота, особенно буддийская пустота, то это вызывает страх. Часто буддистами становятся интеллектуалы, так как, чтобы проникнуть в понятия «недвойственности» или «пустоты», нужен какой-то багаж.

- Но если говорить о массовом сознании, то оно часто не различает буддизм, йогу…

- Увы, здесь мы должны сказать спасибо так называемому Нью Эйджу - духовным практикам конца ХХ-го века, взявшим основы йоги, веданты, адвайта-веданты, буддизма и сделавшим из этого фастфуд, который легко продается. Меня могут упрекнуть в нетолерантности, а я и не толерантен. За мной слова учителей, история двух с половиной тысяч лет. По поводу моды, мне кажется, она была гораздо большей в 1970-80 годы – битникиБитники — производное от названия бит-поколения, охарактеризованного в конце 1940-х гг. писателем Джеком Керуаком . Термин «битники» был предложен в 1958 г. журналистом Гербом Кэином  и базировался на представлениях о молодежи с асоциальным поведением и неприятием традиционных ценностей., СэлинджерДжером Дэвид (Джей Ди) Сэлинджер (1919-2010) — американский писатель, автор популярного романа «Над пропастью во ржи» (1951), в последние годы жизни занимался разнообразными духовными практиками (буддизм, индуизм, йога, макробиотика и др.)., популярность дзэн-буддизма. Сейчас более распространен тибетский буддизм. Я это связываю с поисками смысла. Ты не поверишь, но самое большое число буддистов - в Германии, и первыми буддийскими монахами в европейской истории были немцы. Философия Шопенгауэра обрела такое направление после того как он прочел первую из четырех истин буддизмаЧетыре благородные истины сформулировал Будда Шакьямуни: существует страдание; существует причина страдания — желание; существует прекращение страдания — нирвана; существует путь, ведущий к прекращению страдания, — Восьмеричный путь. о том, что «Жизнь есть страдание», что является некорректным переводом с санскрита, но говорят, что дальше он читать не стал. В буддизме это совершенно иначе понимается. А причина такого количества буддистов в современной Германии достаточно тривиальна: все немцы приписаны к какой-то церкви, даже атеисты, и они должны платить церковный налог, но если они становятся буддистами, этот налог аннулируется.

- Со временем ты становишься более закрытым или более открытым человеком по отношению к миру, к людям?

- Это вопрос к моей жене. Нужно сказать, что частью моей обязательной буддийской практики является то, что я должен входить в ситуации, которые вводят меня в замешательство или неудобны мне. Я должен общаться с теми, кого, например, боюсь. И если мы сравним то, что было десять лет назад, когда я стеснялся смотреть людям в глаза, - меня заботило, что они подумают, что скажут, - то сейчас я не нахожу в этом ничего сложного.

- Ты считаешь, что, обнаружив свой страх, ты не должен прятаться, а пытаться с ним взаимодействовать?

- Только если у человека есть такая цель, кто-то может сказать: «Зачем?» Я, например, в своей жизни выполнял много разных работ, к которым не был готов. Бывало, что мне предлагали работу, которая была на грани моей квалификации или моих возможностей, но я всегда говорил: «Да, я сделаю». Но это не было изначально заложено в моей личности.

- Ты эмоциональный человек?

- Когда как. Например, когда я веду уроки – очень, когда просто общаюсь с людьми – нет. Я закрыт в себе, и многие бывают очень удивлены, видя меня в другой ипостаси. Но я могу быть и очень зол.

- В тебе говорит раздражительность или гнев?

- Гнев. С буддийской точки зрения гнев совершенно не полезен, потому что гнев сжигает, как напалм, все хорошее в твоем уме, мы называем это впечатлениями, но одновременно это является топливом. А на топливе можно либо ехать, либо сжечь к чертовой матери весь дом. Чаще, к сожалению, я сжигаю дом. Но иногда получается ехать.

- Что у тебя включается первым делом в любой ситуации: голова или сердце?

- Голова. Лиза говорит, что я человек математического склада ума, хотя для меня это – парадокс, потому что у меня были одни двойки по математике. Но моей жене кажется, что у меня есть тенденция все структурировать.

- Может быть, это пришло от систематического занятия иностранными языками?

- Да, вполне может быть, что алгоритм языка так действует.

- У тебя есть какие-то свои правила жизни?

- Я об этом никогда не думал. Могу сказать, к чему я стремлюсь в идеале. Приносить пользу. Очень просто. Я могу делать это разными способами, это не всегда требует каких-то особых знаний или затрат. Пока я живу, я стараюсь приносить все больше пользы. В этом смысл.

- Есть ли у тебя книга или писатель, которые сформировали тебя, к которым ты возвращаешься или без которых ты себя не представляешь?

- Раньше бы я сказал, что это «Мастер и Маргарита», книга, поразившая меня, когда я был подростком, но такой книги, к которой я бы возвращался, перечитывал спустя годы, нет. Я помню, под каким впечатлением я был, прочитав «Защиту Лужина» Набокова. Но я иногда устаю от интеллектуальных вещей. Мне очень понравился, например, роман Стивена Кинга «Зеленая миля», который я прочел на итальянском. Сейчас я читаю книгу Беппе Севернини «Что в голове у итальянцев». Я понял, что я потерял много времени, ничего не читая. У меня не было желания. А сейчас, напротив, я хочу читать все больше и больше. Я стараюсь читать на тех языках, которые знаю или в данный момент учу, поэтому я практически не читаю на русском. Теперь я слежу за новыми книгами, а раньше это проходило мимо меня. Сейчас я читаю параллельно две книги на двух языках - на английском и на итальянском. А на итальянском я еще должен параллельно слушать аудио той книги, которую читаю. Поэтому время прочтения замедляется.

- Сколько иностранных языков ты знаешь?

- Я говорю на четырех языках: английский, украинский, итальянский и японский.

- Идея преподавания возникла раньше, чем идея овладения многими языками?

- Я начинал преподавать японский и английский, потому что надо было чем-то зарабатывать. Многие говорили, что у меня получается преподавать.

- Но изначально ты не видел себя преподавателем?

- Если ты четыре года учишься в университете на эту профессию, то ты больше не видишь себя преподавателем. Я тогда решил, что никогда не буду этим заниматься. Я был переводчиком, кем я только не был, - поваром, массажистом, экскурсоводом, но не преподавателем. Более того, в детстве я говорил, что обязательно выберу себе работу, где не надо будет делать домашние задания. Но теперь у меня работа, где как раз полно домашнего задания.

- Каков был твой первый опыт преподавания?

- У меня была группа из одиннадцати женщин и одного подростка, и после третьего занятия они все дружно от меня отказались. Потом я начал работать один на один, потому что мне казалось, что я не могу работать с группой. Но, спустя какое-то время, оказалось, что я могу преподавать по-разному. Потом я перешел на занятия по скайпу, чтобы экономить время, которое тратилось на дорогу.

- Как тебе пришла в голову идея создания своей языковой школы?

- Когда я встретился с канадским полиглотом Стивом Кауфманом, моим языковым гуру, как я его называю. На самом деле я не хотел создавать никакой школы, потому что я не верю в преподавание одного человека многим, - это неэффективно. Об этом говорит и Стив, и другие полиглоты, опыт которых я изучал. История Стива меня вдохновила, и я понял, что вместо того, чтобы учить английскому или японскому, я могу давать инструменты для овладения любым языком. Это мне показалось жутко интересным, и я придумал себе профессию, которая называется «языковой ментор», слово «коуч» мне не нравится, оно уже опошлено, а «наставник» звучит претенциозно. Сама идея создания школы возникла у меня в Китае, три года назад в замечательной деревеньке, под названием Шинь Пинь, там очень красивые горы, которые, по-моему, даже изображены на двадцати юанях.

- В основе твоего преподавания лежит метод Стива?

- Да.

- Ты можешь коротко его охарактеризовать?

- Он состоит в том, что мы очень много читаем и слушаем то, что нам нравится. У нас нет учебников, и мы начинаем не с грамматики. Мы на три-четыре месяца убираем самые стрессовые элементы в изучении любого языка. А это, как правило, говорение, потому что мы чувствуем себя идиотами, когда мы начинаем говорить на иностранном языке, и надо сказать, что мы действительно выглядим идиотами. Мы также убираем грамматику, потому что у нас ломается мозг от количества правил, и сосредотачиваемся на том, что нам доставляет наибольшее удовольствие: читаем интересные истории и много раз их слушаем. Ты могла видеть, работает это или нет, потому что итальянский я учил по этой схеме. Я плохо говорю, но понимаю хорошо, мне просто нужно немножечко больше времени. Мне нельзя останавливаться, потому что у меня еще список из семи языков. Кстати, отвечая на твой вопрос по поводу чтения, я уверен, что Стив сделал очень много для того, чтобы я начал больше читать. Я понял, как много могут дать книги, и какой это увлекательнейший процесс. А учитывая, что мы все стоим на пороге эпидемии болезни Альцгеймера, то нас могут спасти несколько вещей: игра на музыкальных инструментах, изучение иностранных языков и просто вдумчивое чтение.

- Твои ученики сопротивляются? Ведь, в целом, мы все стали меньше читать?

- Я считаю, что это - миф. Как и то, что люди стали более безграмотными. Спасибо Екатерине Шульман Екатерина Шульман - российский политолог и публицист. Кандидат политических наук, специалист по проблемам законотворчества., которая говорит, что статистические данные показывают, что мы, благодаря соцсетям, никогда так много не читали и не писали за день. Мы не обязательно читаем книги, но мы читаем статьи, читаем и сами пишем посты и комментарии. Раньше это было просто невозможно. Главное в том, что ученикам должно быть интересно. Мне, например, было жутко интересно прочесть толстую книгу Гарри Поттера на итальянском, а я его до этого вообще не читал ни на каком языке. Сама история увлекательна. Но если мне дадут прочесть две страницы о налоговой системе Сербии, то я и на русском этого не сделаю, потому что это скукота невыразимая. Поэтому я никогда не говорю своим ученикам, что они должны прочесть что-то конкретное, а предлагаю варианты текстов, которые их могут заинтересовать. Но есть люди, которые вообще не читают, с ними тяжко, и они не прогрессируют. Но это их выбор.

- Ты строгий учитель?

- Нет, я никогда не ругаю своих учеников. А если ругаю, то делаю это в шутку.

- Они уверены в том, что ты делаешь это в шутку?

- Я всегда шучу с серьезным лицом, поэтому это не всегда понятно.

- Процесс обучения – это процесс взаимный. Есть ли что-то, чему ты научился благодаря своим ученикам?

- Во-первых, я вижу, что работает, а что нет. Я всегда очень личностно воспринимаю прогресс ученика. Если сегодня ученик говорит очень плохо, то я всегда думаю: «Я - плохой учитель». Если он говорит хорошо, я думаю: «Класс! Все работает». Но не всегда все так прямолинейно. Мне нравится, что все мои ученики – интересные личности. Бывает, что мы не подходим друг другу, тогда они обычно пишут: «Прости, слишком много работы в этом месяце», - и никогда не возвращаются. Мы это всегда чувствуем, просто не вербализируем. Как-то наша подруга, эко-архитектор, которая живет в Бразилии и строит поселения из органических материалов, спросила меня, как я взаимодействую с учениками, потому что она тоже пыталась преподавать, но быстро поняла, что не развивается. И вдруг со мной случилось что-то вроде озарения, потому что я понял, что не развиваюсь. Мои ученики могут увеличивать свой словарный запас, скорость говорения, но мне тоже нужно расти. Это интересная мысль: «Если ты хочешь развиваться сам, ты не должен учить». Нужно иногда брать перерывы и заниматься собой, «точить свою пилу», - как говорит моя жена. Необходимо все время нарабатывать свой потенциал, чтобы было чем делиться.

- Возникала ли у тебя мысль учить те языки, которые ты преподаешь?

- Видишь ли, я даю инструмент к изучению языков, на которых сам не говорю. Например, сейчас у меня есть несколько студентов, которые учат французский и испанский, - я ими не владею, но, тем не менее, прекрасно знаю, как их выучить. Я могу объяснить, что и как надо делать, чтобы получить результат. Интересно само ощущение, что ты взаимодействуешь со многими людьми и с разными языками, которые тоже воспринимаются как разные личности. А если ты преподаешь традиционным методом, то это рано или поздно превращается в рутину.

- Ты, конечно, знаешь о таком опыте, подтвержденном на практике, что когда мы начинаем говорить на другом языке, то почти буквально превращаемся в другую личность: меняется тембр голоса, мимика, моторика, характер и ритм речи и употребляемые нами слова для описания одного и того же явления. Исходя из этого, в каком языке ты себя лучше всего чувствуешь?

- Во всех, кроме русского. На русском я постоянно мямлю, за что Лиза меня критикует. В английском, например, я очень уверенный в себе человек. Я никогда не мямлю на английском, на итальянском, хотя часто наблюдаю на лицах итальянцев такое выражение, словно они пытаются понять, что я говорю. Сначала я думал, что это происходит потому, что я плохо говорю, но оказалось, что я просто говорю очень тихо. На итальянском я должен говорить, как минимум, на тон выше, но это тяжело, я не привык говорить громко, и мне приходится напрягаться. Я плохо говорю на украинском, но когда пытаюсь, то понимаю, что это тоже определенное состояние ума, намного более расслабленное, что ли. Японский – это вообще другая история. Там все более сжато. Я даже не знаю, как это передать словами. Есть интересная история на эту тему: однажды был проведен эксперимент с десятью людьми, которые являлись билингвами от рождения. У них, допустим, отец – американец, а мать – японка, и они с рождения говорят одинаково хорошо на английском и японском языках. Им дали анкету из десяти вопросов, типа: «Что такое дружба? Что такое любовь?» Сначала они отвечали на английском, затем они отвечали на те же вопросы на японском. В итоге – ни один ответ не совпал. Мы по-разному мыслим, по-разному себя ведем, когда мы говорим на другом языке. И это одна из самых захватывающих историй на тему полиглотов и изучения языков. Меня как-то спросили, почему мне так интересно изучать языки, и я ответил, что могу переключаться между личностями, и это - не шизофрения.

- Твоя школа называется «IKIGAI». Что означает это слово и почему ты выбрал такое название?

- Название получилось неудачным, потому что если ты начнешь гуглить, то увидишь, что есть масса всего с таким названием: спа-салон, ресторан. Само слово «ikigai» я перевожу примерно как то, ради чего ты встаешь утром с постели. Оно дословно не переводится, его можно понимать, как смысл жизни, то, что что дает тебе импульс, стимулирует жить. Японцы спрашивают: «Что есть твой ikigai?» Мой ikigai – это преподавание и изучение языков.

А что есть твой ikigai?