Оксана Данильчик –

поэт, переводчик, литературовед (г.Минск, Беларусь)

11.04.2021

фото: Оксана Данильчик

– Антуан де Сент-Экзюпери когда-то сказал, что «все мы родом из детства». В какой мере твое детство отражается в тебе сегодняшней? Возвращаешься ли ты к нему?

– Думаю, да, потому что самые счастливые моменты моего детства связаны с деревней, с домом бабушки и дедушки, маминых родителей. Они жили в Западной Беларуси, хотя у меня папа тоже оттуда, но у его родителей я бывала реже. Исторически – это очень славные места. Там рядом есть местечко под названием Мир, а в нем – замокЗамково-парковый комплекс «Мир» – оборонительное укрепление и резиденция в Гродненской области. Памятник архитектуры, внесён в список Всемирного наследия ЮНЕСКО (с 2000 года). Архитектурный комплекс включает в себя замок XVI—XX веков, валы XVII—XVIII веков, пруд 1896-1898 гг., часовню-усыпальницу Святополк-Мирских., который сейчас является объектом Юнеско. А во времена моего детства он был полуразрушен, но оставался величественным и, естественно, притягивал мое внимание. А на папиной родине тоже есть замок XIX-го века в КоссовоДворец Пусловских (также известен как Коссовский замок), расположенный в белорусском Коссово, Брестская обл. Дворец был построен в 1838 году., он сейчас тоже реставрируется. Возле него находится Дом-музей Тадеуша КостюшкоАнджей Тадеуш Бонавентура Костюшко (1746-1817) – военный и политический деятель Речи Посполитой и США, участник Войны за независимость США, руководитель польского восстания 1794 года, национальный герой Белоруссии, Польши, США, почётный гражданин Франции.. Семьи моих бабушек и дедушек были многодетными, со своеобразным укладом, но очень дружные. Что касается моего детства, то все, что происходило в деревне, я вспоминаю, как очень счастливое время. И я думаю, что тот заряд любви, который я получила там, остался со мной на всю жизнь.

– Ты училась в математической школе. Почему ты не стала заниматься наукой, а поступила на филологический факультет Университета?

– В Минске, когда я пошла в первый класс, не было ни одной белорусскоязычной школы, а в деревне все разговаривали на живом белорусском языке, и для меня было естественным говорить по-белорусски. Я училась в обычной школе, рядом с домом. Школу свою я не любила, но учителей вспоминаю добрым словом, потому что они относились ко мне с пониманием, занимались мною. Но в старших классах я оттуда ушла, потому что мне стало скучно. Я начала искать что-то поинтересней. В нашем районе был математический класс, хотя меня поначалу не хотели туда брать, потому что я учила испанский язык, который не преподавали в новой школе, где я потом два года учила немецкий. Счастливо выучила и счастливо забыла. Там я поняла, что в математике я, конечно, разбираюсь, и она мне нравится, но есть люди, которые блестяще справляются с математическими задачами, а я буду хорошим математиком, но не более того. А когда я заканчивала школу в 1988-м году, начинался очередной этап белорусского возрождения (короткий, к сожалению), я к тому времени заняла первое место на Республиканской олимпиаде по белорусскому языку, и участие в олимпиаде сыграло в моем «филологическом» становлении даже бо̀льшую роль, чем годы учебы в школе, потому что я совершенно по-другому увидела язык, то, как нужно к нему относиться, как можно его изучать. Был еще один интересный момент, – мне предлагали поступать в Московский институт литературы, когда я училась в десятом классе, поскольку я уже печаталась, а там набирали переводчиков, белорусскую группу, десять человек. Но, во-первых, нужно было сдавать иностранный язык. Я засомневалась, сдам ли я немецкий, а потом мне показалось странным ехать в Москву учить белорусский, и я подумала, что не стоит. Мне, конечно, интересно, как сложилась судьба тех ребят (хотя большинство были уже люди с профессией), которые уехали в Москву. Знаю, что одна девушка сейчас живет в США. Я никогда не жалела, что не поехала, а после того, как прочитала роман Юрия Андруховича – «Московиада» – там как раз речь идет об общежитии Литинститута того времени, – тем более.

– Ты довольно рано начала писать. Когда ты почувствовала, что ты – поэт, что поэзия – как ты сказала в одном из своих стихотворений, – это твое «единственное средство коммуникации с миром»?

– Это случилось гораздо позже, чем я начала писать. Может, лет в сорок. А до этого я просто писала стихи. У нас есть детский журнал «Бярозка», и мы с подругой решили что-то написать и отправить в редакцию. Она ничего не написала, а я написала и отправила. В этом журнале работал замечательный человек Микола Чарнявский, который с большой теплотой относился к новоиспеченным авторам. Он нам звонил, приглашал, печатал. А потом я поступила на филологический факультет БГУ.

– Не кажется ли тебе, что поэзия сродни математике? Ведь когда ты пишешь, ты создаешь некую сложную конструкцию?

– Я позволю себе не согласиться. Да, есть такая точка зрения, но я бы математику сравнила, скорее, с переводом. Потому что в нем, действительно, ты подходишь к материалу более рационально. Хотя, опять же, и в переводе есть моменты вдохновения. А в поэзии я не рациональна совершенно. Поэтому я никогда не знаю, в какой форме что напишется. Более того, например, у меня есть стихотворение на одну и ту же тему, написанное в рифму и написанное верлибром. Я когда пишу, то стихотворение как бы пишется само, и мне это нравится. Точка зрения, когда автор изначально знает, что и как он напишет, мне совершенно не близка. Я никогда этого не знаю и более того, и знать не хочу. Поэтому мне всегда интересно, что получится как бы само по себе.

– Я согласна, но после того как стихотворение приходит к тебе, ты работаешь над ним или оставляешь его в том виде, в котором оно пришло?

– По-разному. В последнее время чаще работаю. Я читаю и перечитываю и если мне что-то не нравится, то тогда я думаю, что и как изменить. Но я полагаю, что это влияние моего занятия переводом. С возрастом то, что я пишу стало более медитативным. Раньше писалось под воздействием мгновенного импульса. Теперь я гораздо больше думаю. Но думаю не над тем, как это написать, – я думаю саму мысль.

– Пастернак когда-то сказал: «Не я пишу стихи». Как ты думаешь, кто пишет стихи?

– Поскольку в любом стихотворении совершенно очевидно присутствует мой жизненный опыт, мои наблюдения, то, с одной стороны, их пишу несомненно я, но с другой стороны, очевидно, это связано с некой организацией клеток нашего мозга, которая позволяет мне это делать. От Бога это или нет… надеюсь, что да. Если говорить о рациональном подходе, мне все-таки хотелось бы, чтобы в моих стихах было отражено что-то дающее надежду, потому что точка зрения ПриговаДмитрий Пригов (1940-2007) – русский поэт, художник-график, скульптор. Один из основоположников концептуализма в искусстве и литературе., что искусство – это не духовная, а культурная деятельность, мне тоже не совсем близка. Собственно, искусство для искусства – это ведь тоже ограничение.

– Готовясь к нашей встрече, я еще раз перечитала сборники твоих стихов и в который раз заметила твое удивительное чувство целости мира. Ты умеешь раскрыть в малом целую Вселенную. Твоя внимательность к деталям врожденная?

– Я думаю, что да, потому что в какой-то момент я стала просто записывать свои наблюдения, отдельные фразы, из которых потом либо что-то вырастало, либо нет. Все рождается из наблюдения или даже из созерцания. Природы в том числе.

– Ты относишься к людям, которые видят прежде всего красоту.

– Наверное, да. Мне хочется продолжать в этом же ключе, потому что, безусловно, мир не совершенен, очень много негативного, мусора, подлости, но ведь и красота не исчезла.

– Есть ли для тебя поэты и писатели, которые повлияли на твое формирование как личности, как поэта?

– Да. конечно, Гарсия Лорка, Цветаева, ПавезеЧезаре Павезе (1908-1950) – итальянский писатель, поэт и переводчик., Энн СекстонЭнн Секстон (1928-1974) – американская поэтесса и писательница, известная, благодаря своей предельно откровенной лирике, лауреат Пулитцеровской премии 1967 года., например. И, конечно, белорусские авторы.

– Кто из белорусских литераторов современности, а также ХХ века представляется тебе безусловной величиной?

– Есть много современных белорусских авторов, которых мне интересно читать. Думаю, стоит назвать Алеся РязановаАлесь Рязанов (род. 1947) – белорусский поэт, переводчик и эссеист. Известен как новатор, автор новых поэтических форм. и Яна ЧиквинаЯн Чиквин (род.1940) – белорусский поэт, историк белорусской и русской литературы, переводчик, общественный деятель. . Что касается ХХ века, то могу сказать кого считаю важным для себя. Благодаря все той же олимпиаде по белорусскому языку, для меня имела очень большое значение встреча с поэтессой Галиной БулыкойГалина Булыка (род. 1960) — белорусская писательница, переводчица. Автор поэтических сборников «Синтез» (1986) и «Турмалин» (1994).. Она выпустила две книги и перестала писать. Она – очень интересный автор. Ее первая книга называлась «Синтез». И для меня это было совершенно необычно. Я тогда читала много прозы, а поэзию еще не особо. И тогда ее поэзия меня поразила. Я увидела, что можно писать по-другому.

– Она отличалась каким-то своеобразным стилем?

– Скорее, тематикой, которая была для меня, да и не только для меня, новой. Еще я хочу назвать Максима БогдановичаМаксим Богданович (1891-1917) – белорусский поэт, публицист, литературовед, переводчик; один из создателей белорусской литературы и современного литературного белорусского языка.. Ну и не могу не назвать Евгению ЯнишчицЕвгения Янищиц (1948—1988) – белорусская поэтесса.. Так получилось, что я много думала над её жизнью и творчеством, так же, как и над судьбой Зинаиды БандаринойЗинаида Бандарина (1909-1959) – белорусская журналистка, поэт и писатель..

– Как ты думаешь, чем мужская поэзия отличается от женской, и приемлемо ли это разделение по отношению к искусству в принципе?

– Когда мы собирали Антологию белорусской женской поэзии межвоенного периода, я написала во вступлении, что в данном случае это, конечно, приемлемо. Раньше женщин, которые писали, никто отдельно не выделял, а многие даже не упоминали. Есть, наверное, чисто женские темы, которых мужчины совершенно не касаются. Это так же, как и в кинематографе. Есть, например, очень женский фильм «Часы»«Часы» (2002) – драматический фильм режиссёра Стивена Долдри, экранизация одноимённого романа Майкла Каннингема.. В нем мир показан глазами женщин, через их восприятие. Это очень здорово. Часто под женской поэзией подразумевалось нечто второстепенное, посвященное исключительно любовным переживаниям, хотя и у мужчин-поэтов этого довольно много. Я где-то писала, что женщины-поэты, особенно в 60-70-гг. прошлого века, в большинстве своем уходили в эту тему, чтобы не прославлять коммунистическую партию.

– К тому же, мы долго оставались патриархальными странами. Сейчас это начинает потихоньку разрушаться и приобретает более целостный, более гуманистический вид.

-Да, абсолютно верно. Достаточно создать условия.

– Одно из твоих стихотворений начинается так: «Представляешь, они никогда не прочитают Ницше…», далее ты упоминаешь также Павезе, Примо ЛевиПримо Леви (1919-1987) – итальянский поэт, прозаик и эссеист, переводчик. Его первая книга о заключении в Аушвице «Человек ли это?» (1947) фактически ввела в общественное сознание проблематику Холокоста и экзистенциального опыта людей, обреченных на смерть., и как вывод следует, что этим «им» это в общем-то и не надо. А тебе зачем?

– Мне зачем… Чтобы глубже понимать мир. Чтобы видеть не только его поверхность, его внешнюю сторону, но и то, что находится за ней. Чтобы переживать эмоции, развивать свой ум, думать над тем, что такое хорошо и что такое плохо. Потому что добро и зло входит в поле интересов литературы. Чтобы иметь представление о границах зла, банальности зла, в том числе на примере литературных произведений, особенно тех, где затрагиваются подобные вопросы. А в философии тем более, если мы говорим о Ницше. Но и Примо Леви тоже. Я прочла недавно ФранклаВиктор Эмиль Франкл (1905-1997) – австрийский психиатр, психолог, философ и невролог, бывший узник нацистского концлагеря. и поняла, что после Примо Леви я ничего нового для себя не открыла в теме, которая касается опыта пребывания в концлагерях.

– Ты полагаешь, что как бы ни менялись наши взгляды или религиозные представления, основные ценности нерушимы?

– Да, и христианство, я думаю, дает человеку моральные ориентиры. Главное, им следовать. Десять заповедей вполне подходят. Есть вещи, которые ничем нельзя оправдать.

– Сто̀ит ли искусство жизни? Или на самом деле мы ничего не выбираем?

– Нет, человек выбирает чему себя посвятить. Но, с другой стороны, это очень сложный вопрос и однозначно на него ответить невозможно. Потому что люди, которые полностью посвящали себя искусству, очень часто расплачивались за это своим здоровьем, здоровьем своих близких, разрушенными судьбами. Понятно, что не все и не всегда зависит от нас, но я думаю, что нужно быть очень осторожным и аккуратно обращаться со своим талантом, с тем, как ты строишь свою жизнь. Ты же не можешь отгородиться от мира. Например, семья – помогает она или мешает? Все время встает вопрос о распределении своего времени, о профессии, насколько тебе надо или не надо зарабатывать деньги. Если ты один, то это один вопрос, если нет – то другой. Здесь много разных переменных величин. Это очень индивидуальная вещь. Если поставить вопрос немного иначе: что важнее – искусство или человек, то я, наверное, отвечу, что всё-таки человек. С другой стороны, вопрос о первичности искусства – это в какой-то степени и вопрос о тщеславии.

– Я хотела бы попросить тебя прочесть что-то из своих стихов, чтобы мы могли этим завершить ту часть нашего разговора, которая касается поэзии, и поговорили немного о твоей работе переводчика.

– Я прочитаю одно из своих любимых стихотворений, которое было написано в какой-то степени в пику расхожим утверждениям, что мы должны постоянно стремиться быть «позитивными», потому что очень часто на это нет никаких сил. Стихотворение называется «День Фердинанда РущицаФердинанд Рущиц (1870-1936) – белорусский и польский живописец, график, сценограф.», который был известным белорусско-польско-литовским художником:

– Я бы хотела поговорить немного о том, как итальянский язык вошел в твою жизнь.

– На филфаке мы изучали славянские языки, и особой популярностью пользовался болгарский, потому что была реальная возможность съездить в Болгарию на учебу. И мы поехали в летнюю школу в Велико-Тырново, где я познакомилась и с немцами, и с итальянцами, и с поляками, и с китайцами, и с американцами… кого там только не было. Я подружилась с немкой и с итальянкой, которая пригласила меня на следующий год к себе в Италию. Я ей сказала: «Ты что, с ума сошла, кто это из Советского Союза куда-то может поехать!» Но ее родители действительно прислали мне приглашение, и таким образом я оказалась в Италии. Конечно, языка я тогда не знала. Это был 1991-й год. Приходилось осваиваться на месте. Но итальянский хорош тем, что на нем довольно быстро начинаешь разговаривать. Потом я пошла на курсы, а через годик-другой начались поездки с чернобыльскими детьми, и это позволило мне не забыть итальянский. А потом я поступила в аспирантуру. Я решила сдавать итальянский язык и заниматься итальянской литературой. Но я ее совершенно не знала. Кроме, пожалуй, Данте, которого я прочла еще на первом курсе.

– А ты читала Данте на белорусском?

– Нет, что ты, я читала «Божественную комедию» в переводе Лозинского. На белорусском ее тогда еще не было. Для своей диссертации я выбрала военную тему. Мне было интересно учить итальянский и параллельно читать, ездить в Италию, привозить книги, которых у нас не было. Поэтому годы учебы в аспирантуре для меня были самыми прекрасными. Нужно сказать, что диссертацию я все-таки написала, правда, не сразу, потому что только к окончанию аспирантуры я поняла что же я должна писать. Поэтому свою тему: «Концепция человека в белорусской и итальянской военной прозе» я защитила спустя несколько лет. Возможно, я когда-нибудь вернусь к ней и издам монографию.

– А кто у тебя фигурирует со стороны итальянцев?

– Очень много авторов. О некоторых я рассказываю более подробно, кого-то только упоминаю: Примо Леви, Карло КассолаКарло Кассола (1917-1987) – итальянский писатель. Автор преимущественно коротких рассказов и повестей., Элио ВитториниЭлио Витторини (1908-1966) – итальянский писатель, критик, исследователь английской, американской и испанской литературы., Альберто МоравиаАльберто Моравиа (1907-1990) – итальянский писатель, новеллист и журналист, один из наиболее значимых представителей неореализма XX века.… Когда я начинала, то не совсем понимала за что берусь – для кандидатской достаточно было рассмотреть подробно творчество одного автора, но я замахнулась на целый культурный пласт.

– Расскажи поподробнее о своей книге «Песня льда».

– Это интересная история. Когда было собеседование по поводу поступления в Литературный институт, я читала свои стихи, и один преподаватель, литературовед, сказал мне: «Зачем Вам переводить, пусть Вас переводят». Так и случилось. В 2019-м году в Италии вышла моя книга «Песня льда» («Il canto del ghiaccio») с параллельным переводом на итальянский язык, который выполнил Марко Феррентино. Насколько я знаю, это первая книга белорусской поэзии, опубликованная в Италии. А вскоре вышла и первая Антология белорусской поэзии на итальянском языке, в которой тоже есть мои стихи. Книга «Песня льда» вышла благодаря известному итальянскому поэту и прозаику, исследователю Данте, Альдо Онорати, с которым я уже несколько лет переписываюсь, хотя мы никогда не встречались, и издательству «Edizione Controluce», которым руководит Армандо Гвидони, тоже поэт. Периодически на их порталеwww.controluce.it публикуются мои стихи в переводе на итальянский язык. Оформить книгу помог белорусский художник-акварелист Вячеслав Павловец, с которым мы уже делали книгу для детей.

– Ты много путешествовала по Италии, есть ли у тебя любимый город, по которому ты скучаешь или который оставил большой след в твоей жизни?

– Скучаю я по Риму, по Тоскане, а след оставила Перуджа, где я полгода училась в Университете для иностранных студентов. След остался в виде мужа и двоих детей. А еще я очень люблю Турин и вообще Пьемонт, где у меня много замечательных друзей.

– Как ты начала заниматься переводческой деятельностью? Помнишь ли ты свой первый литературный перевод?

– Работать переводчиком я впервые попробовала на пятом курсе, когда я поехала в маленький городок Клецк, где был консервный завод и куда привезли итальянский пресс. Ехать туда на две недели никто из переводчиков не хотел, а у меня как раз была практика в Университете, и я подумала, почему бы и нет. Это был мой первый переводческий опыт, причем что касается рабочих моментов, я более или менее справлялась, а вот с бытовой лексикой – не очень. Мы общались с итальянцем, он говорил, а я понимала, наверное, одно слово из трех. А что касается желания перевести какой-то текст, я тоже очень хорошо помню этот момент, это было в Перудже, на занятиях по литературе. Я прочла стихотворение Чезаре Павезе «Verrà la morte e avrà i tuoi occhi» («Придет смерть и у нее будут твои глаза») и как-то сразу написала перевод на белорусский, а по возвращении домой отредактировала. Так что в моем занятии литературным переводом Павезе сыграл большую роль. Потом я переводила, в основном для себя, я иногда испытываю потребность перевести того или иного автора, чтобы с ним познакомились и другие люди. Когда тебе не просто интересен автор, а по-настоящему близок, тогда ты пропускаешь через себя его мысль, его способ выражения. Перевод – это всегда только по любви. Хочется также вспомнить добрым словом интернет-проект переводной литературы «Прайдзісвет», который тоже был хорошим стимулом для занятия переводом.

– Поэт и переводчик. Вечный вопрос первичности и вторичности. Что ты думаешь об этом? Что, по твоему мнению, теряется и есть ли что-то, что невозможно передать?

– Возможно, что-то теряется, но пробовать стоит. Сложные вещи для перевода – это всегда лингвистические особенности, и, чтобы их передать, нужно искать что-то в своем языке. Игра слов, например, что-то основанное на общих корнях, потому что в твоем языке может не быть общих корней в тех же словах. И это как раз то, что является математикой для меня. Над переводами я вообще очень долго работаю, перечитываю. И не только я. Я впервые заметила это, когда участвовала в работе над собранием сочинений Максима ТанкаМаксим Танк (1912-1995) – белорусский поэт, переводчик, государственный деятель.. Мне достался том его переводов, и я увидела, что у него очень много правок, причем растянутых во времени. К каждой новой публикации он просматривал свои переводы и вносил какие-то изменения. Иногда в лучшую сторону, иногда – нет. И у меня тоже, наверное, законченных вариантов немного. Мне все время хочется что-то исправить. В отличие от своих собственных стихов.

– Можно ли сказать, что написанные тобой когда-то стихи принадлежат как будто другому человеку? Там все закончено на уровне твоего тогдашнего представления о мире, которое со временем изменилось?

– Раньше я думала, что так и есть, но потом заметила, что иногда я как будто веду диалог сама с собой, отвечая более поздними стихами на темы или вопросы более ранних. Случаются моменты, когда ты словно пересматриваешь свою жизнь и понимаешь, насколько всё взаимосвязано. И даже если меняется представление о мире, некоторые чувства остаются неизменными.

– Диапазон итальянских авторов, произведения которых ты перевела, очень широк. Можно ли сказать, что ты во многом открыла для белорусов итальянскую поэзию и прозу?

– Кого-то, несомненно. Но надо еще иметь в виду, что существует очень много переводов на русский язык. И я не могу сказать, что в Беларуси много переводят итальянскую литературу. В большей степени это внешние поступления.

– Прочти, пожалуйста, что-нибудь из своих переводов.

– Я прочитаю свой последний по времени перевод – стихотворение «Икар» молодого итальянского поэта Сальваторе Ди Марцо, с которым мы познакомились в Италии:

– Слушая тебя, я еще раз убедилась в том, какое счастье, когда ты знаешь не один, а несколько языков. Я не могу, конечно, сказать, что когда я читаю по-белорусски, я все понимаю, но благодаря тому, что я знаю и украинский, и русский, мне кажется, что и белорусский мне не чужой.

– А я, кстати, еще когда училась в школе, выучила понравившееся мне стихотворение Тараса Шевченко «Реве та стогне Дніпр широкий». Кстати, самый первый перевод моих стихов был именно на украинский язык, еще в школе, кажется, в журнале «Барвінок», а сегодня мои стихи можно прочитать на украинском, благодаря замечательным переводам Оляны РутыОляна Рута (род. 1977) – украинская поэтесса, переводчица и художница.. Недавно они были опубликованы в журнале «Литературный Чернигов» в переводе отца Оляны, поэта Дмитро Чередниченко«Літературний Чернигів» №2 (94), 2021.

– Мы слышим мелодию, тональность языка, понимаем и разницу, и общность. Я сознательно тебя увожу в музыкальную тему, потому что знаю, что ты и музыкой занималась.

– Да, я закончила музыкальную школу по классу аккордеона и благодарна за это судьбе. Сначала я ходила в студию, а потом, когда она распалась, я поступила в музыкальную школу и еще три года отучилась. Именно там я нашла то, чего мне не хватало в общеобразовательной. Предмет, который интересовал меня больше всего, – музыкальная литература. Я с удовольствием читала о музыкантах, о композиторах, а с сольфеджио, конечно, все было очень печально.

– Как все похоже, надо же… А сейчас ты музыку слушаешь?

– Да, слушаю, но довольно спокойную. «Manchester Orchestra», например. Или «Royksopp», «Океан Эльзы», кстати, тоже. В разные моменты выбираю разную музыку. Например, я несколько дней слушала болгарские песни, которые мы пели в Велико-Тырново под гитару. Когда-то у меня было много хороших пластинок. Теперь проигрыватели отошли в прошлое, и любую композицию можно найти в интернете.

– А на аккордеоне ты сейчас играешь?

– Нет, я уже все забыла. К тому же вопрос стоит так: либо почитать, либо поиграть. Я выбираю первое.

– Что ты сейчас читаешь?

– У меня в последнее время сформировалась привычка читать сразу несколько книг. Например, книга, которую я читаю уже довольно долго, касается нашей общей истории. Это мемуары Михаила Клеофаса ОгинскогоМихаил Клеофас Огинский (1765-1833) – польский композитор-любитель, дипломат, политический деятель Речи Посполитой и Российской империи, один из лидеров восстания Костюшко, автор знаменитого «Полонеза Огинского»., автора знаменитого полонеза. Речь в них идет о третьем разделе Речи Посполитой, о Тадеуше Костюшко. Параллельно я читаю «Варта на Рейне» Алеся ГародниАлесь Гародня (1899-1944) – белорусский прозаик, критик, редактор. Погиб в ГУЛАГе., книгу, посвященную Первой мировой войне, и поэтический сборник Сяргея АстрэйкиСяргей Астрэйка (1912-1937) – белорусский поэт. Был сослан в Челябинскую область и расстрелян. – «Змарагды кроз». Авторы очень интересные, с трагической судьбой. Я думаю, что литературу этого периода надо изучать и знать.

– Ты всегда интересовалась историей или это твой недавний интерес?

– Нет, не недавний. Мы ведь не учили в школе ни истории Беларуси, ни истории Украины, мы учили историю СССР, которая на самом деле была историей Российской Империи. В результате, мое поколение истории не знает. На первом курсе Университета нам что-то пытались преподать, но учебники, по которым мои дети учили историю Беларуси в школе, для нас – настоящее откровение. А поскольку я занималась литературоведением, то совершенно невозможно понять произведение, не зная контекста, в котором оно было написано. Отсюда мой интерес к истории вообще, а к относительно недавней истории Беларуси, наверное, он окончательно пробудился, когда мы делали Антологию белорусской женской поэзии межвоенного периода – «Бліскавіцы», о которой я уже упоминала.

– Расскажи немного о ее появлении.

– Я в одном стихотворении написала когда-то: «абяцанне далекага неба, абяцанне далекага краю, каб зямлю зразумець сваю». Со мной так и случилось, потому что через Италию, через ее литературу, я вернулась на родину. От Данте к белорусской литературе 20-х годов ХХ века, к авторам, которые упоминали Данте в своих произведениях или писали о нем. Потом я стала читать тексты практически неизвестных мне авторок, многие из которых были участницами молодёжной литературной организации 20-х годов – «Маладняк». И вместе с поэтом и исследователем этого периода, Виктором Жибулем, мы попытались сделать что-то полезное как для их памяти, так и для белорусской литературы в целом. Нам повезло, и после шести лет работы, благодаря поддержке Союза белорусских писателей, Антология увидела свет и была очень хорошо принята. О ней написали и на Украине в том числе.

– Ты делаешь прекрасные фотографии. Для меня они являются прямым продолжением твоей поэзии, переведенной в визуальный ряд.

– Так и есть. Я иногда сфотографирую что-нибудь, а потом стихотворение напишу. К сожалению, чтобы заниматься фотографией профессионально, нужно время, а у меня до сих пор его не было, поэтому я делаю это периодически. Я очень люблю искусство фотографии. Оно мне нравится с детства. Был такой журнал, то ли «Работница», то ли «Крестьянка», где публиковались разные художественные фотографии. Я их вырезала, собирала, они у меня хранятся до сих пор. Например, фотографии известного белорусского фотографа Анатолия Клещука. Даже один из моих любимых фильмов Микеланджело АнтониониМикеланджело Антониони (1912-2007) — итальянский кинорежиссёр и сценарист, классик европейского авторского кино, близкий к философии экзистенциализма., «Фотоувеличение», тоже посвящен фотографу.

– Какой из визуальных видов искусства, кроме фотографии, тебе наиболее близок?

– Все мои увлечения переживают определенные периоды. Когда я училась в аспирантуре, мы смотрели много кино. Иногда на хорошей пленке, в больших залах, иногда – в пиратских копиях. Так я познакомилась, например, с французским кинематографом. Это было время увлечения кино. Живопись мне всегда нравилась, я собирала репродукции. В журнале «Маладосць» в 80-е годы были цветные вклейки с картинами белорусских художников. Одно время «Комсомольская правда» издавала серию книг о художниках, и я стала покупать и все подряд читать. Таким образом я самообразовывалась. А потом, когда начала путешествовать, появилась возможность посещать музеи и художественные галереи.

– А сама ты не пробовала рисовать?

– Я много рисовала акварелью после окончания Университета, но это были всегда некие кратковременные вспышки.

– Есть ли у тебя любимое место, где ты любишь бывать?

– В деревне. Я люблю гулять возле замка.

– Я хотела бы вспомнить один эпизод из нашей общей жизни. Мы познакомились в Живом Журнале, где-то в году 2011-2012-м. А в 2015-м я получила от тебя неожиданный подарок – книгу Клаудио Факкинелли о судьбе Анны Слуцкой, похороненной в Венеции. В ней Клаудио упоминает, как на могиле Бродского он увидел книги моего учителя Вадима Клеваева, которые привезла туда его ученица. Я хочу поблагодарить тебя за нашу беседу словами Клаудио: «Иногда тропинки нашей жизни переплетаются немыслимым и непредвиденным образом. Так случилось с нами».

– Да, хорошее было время! Я хочу сказать, что, благодаря ЖЖ, я со многими познакомилась, и потом из виртуальной реальности мы перешли к реальным знакомствам и встречам, которые, как видишь, продолжаются до сих пор.