Диана Масленникова –

певица, меццо-сопрано

05.02.2022

Фото: Юрий Прияцелюк,
из архива Дианы Масленниковой

– Скажи, пожалуйста, бывают ли в твоей жизни дни без музыки?

– Нет, не бывает. Я сколько себя помню, всегда пела. Мало того, мама мне когда-то рассказывала, что, когда мне было месяца четыре, а мама мне пела колыбельные, потому что у меня и мама, и папа всегда пели, папа играл на кларнете, он – самоучка, а мама хотела поступить в консерваторию, но ей не было еще 18 лет. Она пришла на прослушивание и ей сказали подождать года два, но через два года мама уже училась в Пединституте в Москве, а потом перевелась в наш Киевский Университет. Так вот, мама рассказывала, что в свои четыре месяца я вдруг пропела кусочек мелодии ее колыбельной. Мама, надо сказать, была очень удивлена. Поэтому я пела всю свою жизнь и мне всегда этого хотелось. Я пела все песни из мультиков, причем разные партии: басовые, теноровые. Какие хочешь.

– То есть, ты не помнишь конкретного момента, когда к тебе пришло желание петь?

– Нет, я ощущала это всегда. Я залезала на пенек у нас во дворе и на всю улицу пела: «Такая-сякая, сбежала из дворца…» из «Бременских музыкантов» и все прохожие на меня смотрели.

– А когда у тебя произошла встреча с твоим голосом, когда ты поняла, что хочешь стать певицей, что это твой путь?

– Это было после рождения моего сына, Богдана. Я купила книгу Галины Вишневской, «Галина», прочитала ее на одном дыхании и поняла, что хочу петь. Что мне надо продолжать учиться. Потому что я к тому времени уже закончила Педагогический институт им. М.Драгоманова, занималась вокалом, постоянно участвовала в концертах. Потом я вышла замуж, родился Богдан и мои занятия вокалом прервались. А после книги Вишневской, я поняла, что не могу без музыки, что я обязательно буду петь. Я пошла к лору, а мне тогда было года 22-23.

– А это не поздно для того, чтобы начинать карьеру певицы?

– Нет, потому что к 22-23 годам голос только формируется, а зреет и созревает в полной мере где-то к 28 годам. И при хорошей школе он только-только расцветает. Врач-то мне так и сказал, что, наверное, мне поздновато в певицы. Но мое решение было твердым, и я ответила: «Нет, мне поздно не будет! Я буду петь!» И я начала все заново. Я занималась частным образом сначала с моим преподавателем, Эммой Павловной Давиденко. Она была моим учителем в Пединституте. Я же поступила в 16 лет, а в этом возрасте голос еще практически спит. И вот, в 23 я к ней вернулась. Она помогла мне подготовиться, и я благодаря этому попала в Дом Органной музыки, к ИконникуВиктор Михайлович Иконник (1929-2000) – украинский хоровой дирижер, педагог. С 1964 г. – руководитель Камерного хора при Хоровом обществе Украины, в 1973-1989 гг. – художественный руководитель и главный дирижёр Киевского камерного хора им. Б. Н. Лятошинского, с 1992 г. реорганизованного в Ансамбль классической музыки при Национальном Доме органной и камерной музыки Украины.. Это была, конечно, удивительная история. Я пришла к нему на прослушивание, и он мне тогда сказал: «Где же Вы были раньше, года два назад, мне так не хватало певцов!» И мы договорились, что я некоторое время подожду. Я ждала довольно долго, и решила, что пора мне устраиваться на работу, пришла в музыкальную школу рядом с моим домом. Директор согласилась, предложила мне вести хор. Прихожу домой, а мама мне говорит: «Иконник звонил». Я говорю ей: «Как это возможно, он же – величина, а я кто?! Что же он сказал?», – спрашиваю, а мама говорит: «Он сказал, чтобы ты приехала». Я очень растерялась. Он спрашивал у мамы, где я, и она ему сказала, что я ходила устраиваться на работу в музыкальную школу. Он тогда говорит маме: «Пусть приходит, я дам ей миллион». Тогда в Украине была большая инфляция. Для меня зарплата тоже имела значение, потому что все это происходило в 90-х годах, а это были бедные годы. На следующий день я пришла к Иконнику. Он меня вывел перед всем коллективом и сказал: «Пойте!» И я спела два произведения. Шуберта, по-моему, «Утреннюю серенаду», и знаменитую украинскую народную песню, которую записал Анатолий Кос-Анатольський: «Чотири воли пасу я». Я всегда пою ее очень эмоционально. Все молчали. А Иконник сказал: «Ну что, оформляйте документы!» А через три дня коллектив должен был петь премьеру: «Высокую мессу» И.– С. Баха – сложнейшее и потрясающее произведение. Но я так хотела работать, что мало того, что я пела свою хоровую партию с листа, я за эти три дня пела дома все партии без исключения: сольные, теноровые, басовые, контральтовые, сопрановые. Я чем-то занималась другим, а музыка звучала во мне всеми голосами. Через три месяца у нас был концерт с одним австрийским композитором и дирижером, к сожалению, я не могу сейчас вспомнить его имя. И тогда мне Иконник в первый раз предложил петь соло. Мне было очень страшно, конечно, потому что тогда я на всех своих коллег смотрела, как на небожителей. Это продолжалось довольно долго, хотя ко мне в коллективе всегда очень хорошо относились, на равных, как к коллеге, даже очень заслуженные певцы. Для меня это был второй дом. Не сам Дом органной музыки, а именно наш Ансамбль классической музыки им. Бориса ЛятошинскогоАнсамбль классической музыки им. Б. Н. Лятошинского – украинский художественный коллектив при Национальном Доме органной и камерной музыки Украины. Создан в 1964 г. как аматорский хор при Музыкальном хоровом товариществе. Организатором и многолетним руководителем ансамбля был Виктор Иконник. В мае 1992 г. Киевский камерный хор соединился с камерным оркестром и был создан Ансамбль классической музыки им. Б. Н. Лятошинского.. Я просыпалась и летела туда.

– Скажи, а почему ты изначально хотела попасть именно к Иконнику, почему не в Оперный театр, например?

– На Оперу я не ощущала себя достаточно подготовленной. Я всегда очень критически относилась к своим данным, к своему голосу, к своей подготовке. Во-первых, у меня не было консерваторского образования. Хотя, я, наверное, могла бы его получить, если бы более серьезно этим занялась. И еще такой момент: после Эммы Павловны у меня было еще два преподавателя. Вера Николаевна Самойлова, прекрасный преподаватель, она мне очень помогла, показала то, чего мне никогда никто не показывал. Это касалось дыхания и технических моментов. Она помогла мне воплотить мои желания, связанные с той или иной сольной партией. Но все равно, я считала свое образование неполным. А потом родилась Надя, моя младшая дочь, и я совершенно случайно, хотя случайностей в жизни не бывает, получила предложение от нашего концертмейстера, Натальи Илькив, позаниматься с одной певицей, которая должна была в тот момент приехать из Италии, наша, украинская певица, львовянка. Она очень хорошо владела вокальной техникой. Она давала мастер-класс. Но я должна была уезжать. Я согласилась, но могла прийти только утром. И я пришла, спела ей. Она мне сказала следующее: «У Вас прекрасный голос, но он зажат, поэтому Вы сами своего голоса не знаете. Я, – говорит, – слышу очень темный тембр. Занимайтесь дыхательными упражнениями». Я записала этот урок, он длился 74 минуты. И я его потом в течении четырех лет многократно переслушивала. Я по нему занималась, занималась, училась дышать. И через два года у меня пошел совершенно другой звук, а через четыре я открыла в себе то, чего даже не подозревала. Иконника, к сожалению, уже не было на свете. Пять лет совместной работы с ним были для меня огромным счастьем. Я всю жизнь буду благодарна Богу за это. Его жена, Валентина Иконник-Захарченко, вызвала меня и сказала: «Вы знаете, у нас очень много хороших голосов, хороших певиц, но у нас освободилась сольная ставка и я хочу дать ее Вам.» Для меня это было большой честью. Она поверила в меня так, как когда-то поверил Иконник, который, как только я пришла в коллектив, сразу же начал давать мне сольные партии. И получается, что я все время пела соло. Когда, спустя два года, она услышала, как изменился мой голос, она подошла ко мне и сказала: «Вы слышите, как раскрылся Ваш голос! Вы слышите это?» Я говорю: «Да, для меня это такая радость!» А тогда я пела Мендельсона, ораторию «Илия», одну из центральных партий. Это была партия одной из двух молодых женщин из притчи о двух матерях, которые пришли к царю Соломону отстаивать свою правоту. Это была для меня не просто вокальная партия, а драматическая роль. И у меня получилось. Потом было «Сотворение мира» Гайдна, произведения Баха и много других интересных партий. Но мне было мало того единственного урока. Как-то мне позвонил наш замечательный дирижер Игорь Михайлович Андриевский и предложил спеть Бетховена, концертную арию: «Ah Perfido!» Поют ее в основном или высокие меццо-сопрано, такие как Мерилин ХорнМэрилин Хорн (род.1934) – американская оперная певица, колоратурное меццо-сопрано. Обладала виртуозной техникой колоратуры, широким певческим диапазоном, высокими верхами и сильным грудным регистром., или же драматические сопрано, Шерил ШтудерШерил Штудер (род. 1955) – американская оперная певица, обладающая драматическим сопрано. Пела во многих ведущих оперных театрах мира. Штудер исполнила более восьмидесяти ролей, особенно известна своими интерпретациями произведений Рихарда Штрауса и Рихарда Вагнера., например. И я поняла, что это – мое, что наконец-то я могу раскрыть весь свой голос. Конечно, исполнение этой партии стало для меня переходом на новый, более высокий уровень, и я поняла, что это именно то, что я хочу исполнять. Я хочу, чтобы мой голос мог выражать всю меня. Потом у меня был период исканий, я не понимала, почему у меня не получается брать верхние ноты, почему мне тяжело петь некоторые партии, особенно Моцарта, я ведь считала себя сопрано, меня так учили. И тогда я стала петь тот репертуар, который мне было удобно. Я слушала Чечилию БартолиЧечилия Бартоли (род. 1966) – итальянская оперная певица, колоратурное меццо-сопрано, наибольший авторитет в области аутентичного исполнения барочной, классической и раннеромантической музыки. Владеет уникальной техникой, которая позволяет ей исполнять музыку наивысшей сложности. и брала ее репертуар. Мы проводили концерты в «Шоколадном домике»Дворец Могилевцева, широко известный как «Шоколадный домик» (1899-1901, арх. В. Николаев) – памятник истории и архитектуры Киева. Свое популярное название получил благодаря коричневому цвету и русту, который напоминает шоколадную плитку. Ныне в Шоколадном домике располагается филиал Киевской национальной картинной галереи.: сольные и с моим мужем, скрипачом, Вячеславом Зайцем, иногда к нам присоединялся наш сын, Богдан. Потом мы организовали наш маленький коллектив, который назвали ««KLAS» (Kyiv Life Anima Style: Киевская жизнь – стиль души.) Мы исполняли довольно большой репертуар.

Мне очень легла на душу музыка Россини, а также партии, которые требуют особых технических навыков, причем, в любом регистре, и я пела Моцарта, Доницетти… Очень хотелось спеть те партии, которые требуют особенного «серебряного» звучания. Но в моем голосе его не было. Я из-за этого очень страдала и считала себя каким-то «недоделанным сопрано». И когда меня не приглашали петь очень хорошие сопрановые партии, я всегда думала, что я их просто недостойна. Я тогда много переживала, мне хотелось петь, а у меня не получалось. В то время в Украине ввели безвизовый режим. И мои родные сказали мне, чтобы я попусту не переживала, а ехала в Италию к той самой певице, у которой я когда-то взяла один урок. Зовут эту певицу Надежда Петренко, она семь лет проработала с «Брасс-квинтетом»«КИЕВ-БРАСС» – камерный ансамбль (квинтет) духовых инструментов. Основан в 1999 г. в Киеве при Национальном Доме органной и камерной музыки. Инициатор создания коллектива и творческий руководитель А.Илькив. в Доме органной музыки. Ее муж, Александр Матвийчук, – скрипичный мастер. Он уехал в Италию, потому что очень хотел научиться секретам мастерства. Он уехал в Кремону и был единственным украинцем, который там выучился и начал преподавать в Институте Антонио Страдивари. Надя уезжать не думала, но, поскольку муж уехал, она поехала за ним. Она нашла преподавателей и долго училась. И в Америке, и у Кати РиччареллиКатюша (Катя) Мария Стелла Риччарелли (род. 1946) – итальянская оперная певица, лирико-драматическое сопрано и педагог. Окончила Венецианскую консерваторию им. Бенедетто Марчелло, выступала на сценах «Ла Скала», «Ковент-Гардена», «Метрополитен-опера». В 1991 г. основала Международную Академию оперного вокала Кати Риччарелли.; потом она попала к концертмейстеру, который работал с Лучано Паваротти, его фамилия Бертакки. И когда она к нему попала, он ей рассказал, что Паваротти своей школой и своей карьерой, обязан Джоан СазерлендДама Джоан Элстон Сазерленд (1926-2010) – выдающаяся австралийско-британская оперная певица. Выступала сначала как меццо-сопрано, затем как драматическое сопрано, позднее как колоратурное. Дама-командор ордена Британской империи., которая очень многому его научила. Паваротти был тогда молодой, с очень красивым голосом, его пригласили петь в «Ла Скала». И вот однажды, когда он пел, вошла Джоан Сазерленд и сказала: «Наконец-то я вижу тенора, который подходит мне и по голосу, и по росту», – потому что тенора обычно невысокие. И она начала его учить. Паваротти делал ее упражнения по четыре часа в день в течении целого года. И только после этого он стал тем Паваротти, которого мы знаем. И эти упражнения Бертакки передал Наде Петренко. А она, в свою очередь, передает своим ученикам. Она продолжала все время учиться, искать. И она нашла те секреты, которые использовали старые итальянские певцы. К сожалению, они многими забыты, даже в самой Италии. Те ученики, которых Надежда ведет, вырастают именно на этих секретах певческого мастерства. Они так начинают петь, что даже совсем молодые сразу же получают приглашения от разных театров. Сама же Надя выступала на сценах многих европейских театров, побеждала на многочисленных международных конкурсах вокалистов, у нее много наград, среди которых бронзовый бюст маэстро Дж.Верди за лучшее исполнение вердиевских меццо-сопрановых партий, ее украинские и итальянские ученики поют во многих театрах Европы. Поэтому, когда спустя пять лет после того единственного урока, я к ней попала, я была ошеломлена. Я приехала на неделю, не знала ни языка, ничего, я только очень хотела научиться петь и мое желание меня несло, как на крыльях. Я по-другому не могу.

– Это просто твое призвание.

– Как говорит Надя: «Это – болезнь. Ты без пения не можешь». Я приехала в Кремону, в Театр Понкьелли, вышла Надя и мы поехали к ней домой. Она и ее муж всегда очень помогают своим ученикам, они относятся к ним, как к детям. Это их жизнь, их душа. И я невероятно благодарна Наде, за то, что она меня взяла, хоть я уже была достаточно взрослой. Я пришла на первый урок в театр Филодрамматичи, в Кремоне, и стала слушать. И так в течении недели. Я слушала всех. Особое впечатление на меня произвела Элеонора ФилиппониЭлеонора Филиппони (род. 1992) – итальянская певица, меццо-сопрано. После обучения хоровому и фортепианному искусству, она начала петь под руководством контратенора Роберто Квинтарелли, а в 2014 г. начала учиться оперному мастерству у Надежды Петренко., я была потрясена. Я сказала Надежде, когда она пригласила меня спеть, что после того, как услышала ее учеников, я вряд ли смогу раскрыть рот. А она мне сказала: «Даже не думай, не обращай внимания, пой! Как можешь, как хочешь, покажи свои умения!» Я спела Бетховена и Моцарта. Надя меня спросила: «Что тебя беспокоит?» Я все объяснила, и мы стали заниматься. Первой, кто мне сказал, что у меня не высокое сопрано, была именно Надя. Она заметила, что мой голос более крепкий, он подходит для партий из произведений Пуччини, Верди. Все семь дней мы с ней работали, я все подробно записывала. Потом я вернулась домой, но сказала Наде, что приеду еще. И через полгода приехала опять. За это время я спела «Золушку» Россини, Арию «Agitata da due venti» из лирической драмы Вивальди «Гризельда», все то, что, как я уже говорила, пела Чечилия Бартоли. Прежде чем приехать, я выслала Наде свои записи. И она мне ответила, что у меня колоратурное меццо-сопрано, а, скорее всего, контральто. У меня все перевернулось, я даже написала Наде, что, возможно, это ошибка. На что она сказала, нет, что она почти уверена и что, когда я приеду, то мне необходимо пойти к профессиональному фониатру, к Марии Бериоли, которая всю жизнь проработала в театре «Ла Скала». Сейчас она работает в итальянском городе Сальсомаджоре. После всего услышанного, я недоумевала: «Что же мне делать? Это же значит, полностью менять свою жизнь! Это значит, что весь тот материал, который я пела в течении пятнадцати лет, мне на самом деле не подходит…» Муж сказал, что мне надо ехать немедленно.

– Я хочу уточнить, чтобы было понятно, фониатр – это специалист, который смотрит непосредственно голосовые связки?

– Фониатр – это врач, который отвечает за состояние голосового аппарата. Это и связки, и гортань, и носоглотка. Он определяет, какого типа связки. Потому что они бывают разными: у сопрано, у меццо-сопрано, у колоратурного меццо-сопрано, у баса, у тенора. Синьора Мария посмотрела меня и сказала: «Деточка, у тебя меццовые связки. Ты прекрасно можешь петь «Золушку», партию Амнерис в «Аиде», и у тебя к тому же контральтовая окраска, потому что широкая гортань придает голосу разные краски». То есть, у меня оказался гораздо больший диапазон, чем у сопрано. Такие типы голосов, как сказала мне Надя, встречаются один на двадцать певцов. Их мало. Например, Джойс ДидонатоДжойс Дидонато (род. 1969) – американская оперная певица, лирико-колоратурное меццо-сопрано. Считается одной из самых востребованных оперных исполнительниц., Чечилия Бартоли, Мерилин Хорн – знаменитая американская певица, которая половину своей жизни пела сопрано, а потом выяснилось, что у нее колоратурное меццо-сопрано. Точно также и Джоан Сазерленд, которая пыталась утвердиться как меццо-сопрано, пять раз прослушивалась в «Ковент-Гарден», а когда она стала петь другой репертуар, то поняла, что у нее на самом деле сопрано. Мария Бериоли мне сказала так: «У Вас меццо-сопрано con agilità». То есть, «подвижное». И посоветовала мне обратить внимание на то, что у таких голосов, как у меня, связки длинные и широкие, как паруса, поэтому, когда звук проходит, они трепещут. Этим она удивила меня еще больше.

– Это ведь расширяет твои возможности, я правильно понимаю?

– Мало того, мне к тому времени стало уже физически тяжело петь сопрановые партии. Я пятнадцать лет, если можно так сказать, пела не своим голосом и не понимала, почему мне так трудно. И когда я наконец поняла, что пела только одной частью своего голоса, а внизу у меня еще половина айсберга и огромный неосвоенный репертуар, для меня это стало открытием. Оказалось, что у меня два голоса в одном: меццо-сопрано и сопрано. И мне пришлось полностью пересматривать свой репертуар. По сути, начинать сначала, с нуля. Заниматься дыханием, заниматься тем, чего я не могла знать, пока не попала к Наде Петренко. И я еще раз хочу сказать, что обязана ей всем, что я имею сейчас и у меня еще очень много работы впереди.

– Кто из мировых голосов повлиял на тебя, на твое формирование?

– По манере пения, по манере звукообразования мне очень нравилась Бэла РуденкоБэла Руденко (1933-2021) – украинская оперная певица, лирико-колоратурное сопрано. В 1955 г. дебютировала в Одесском театре оперы и балета. С 1956 р. – солистка Киевской оперы, с 1973 г. – Большого театра. С 1977 г. преподавала в Московской консерватории им. П.И.Чайковского.. Я упоминала уже Джоан Сазерленд, еще мне интересна латвийская певица Элина ГаранчаЭлина Гаранча (род. 1976) – латвийская оперная певица, меццо-сопрано. Училась в Латвийской музыкальной академии, затем в Вене и США. Состояла в оперных труппах Майнингена и Франкфурта.. Мне очень импонирует ее упорство, ее отношение к делу, к своим учителям. Я очень присматриваюсь к ней, у нее очень хороший вкус, что для певицы немаловажно.

– А было у тебя такое, что чей-то голос становился для тебя потрясением, настолько глубоко он проникал в тебя?

– Да, когда я слушала Елену ОбразцовуЕлена Образцова (1939-2015) – российская оперная певица, меццо-сопрано, актриса, педагог, профессор Московской консерватории. Солистка Большого театра (1964-2009). Одна из выдающихся певиц второй половины XX в. Выступала на всех ведущих оперных сценах мира: «Метрополитен-опера», «Ла Скала», Венская опера, Королевский театр Ковент-Гарден, Баварская опера, Берлинская опера, Опера Гарнье.. Помню, как в детстве я видела по телевизору, как она пела знаменитую «Хабанеру» из оперы Бизе «Кармен» у рояля. Это невозможно забыть. Я сидела, раскрыв рот и думала: «Как я хочу так петь!»

– Мне всегда было интересно, как певец разучивает арии, не зная языка. Надо ведь понимать, о чем ты поешь, потому что язык тоже обладает своей выразительностью.

– Конечно, но в основном, это можно прочувствовать через саму музыку. Когда мы, например, пели Баха, а немецкий язык я знала довольно неплохо, то иногда, ты можешь не вникать в смысл слов, а чувствовать все через музыку. А когда я начала петь на итальянском языке мне было очень интересно, потому что я не знала, как это делается. Но музыка меня всегда вела в правильном направлении. И я делала все так, как нужно. И потом, итальянские слова настолько сливаются с мелодией, что ты их просто произносишь и все начинает петь само. Другое дело, технические моменты, которые необходимо учитывать, чтобы достичь максимальной выразительности. Чтобы ощущалась истинная красота голоса и смысл того, о чем ты поешь.

– То есть, музыка для тебя стоит на первом месте?

– Да, хотя мой муж часто меня критикует за это.

– Как ты выбираешь материал и как начинается процесс работы над ним?

– Я очень долго искала то, что мне нравится и то, что мне хотелось бы спеть: по характеру моего голоса, по окраске, по интонации. По внутреннему ощущению. Я искала ноты, а если их не было, то я заучивала все на слух, музыка западала мне в душу, и я начинала петь. А когда находила ноты, то просто все сверяла. Потом начинала работу над дыханием, чтобы та или иная фраза звучала более убедительно, чтобы слушатель поверил мне. Потому что излишние эмоции на сцене тоже не нужны. И еще я поняла, что тот репертуар, который я пою, требует знания итальянского языка. И я начала заниматься вдвоем с дочерью.

– Что произошло, когда ты стала понимать текст?

– Во-первых, мне стало проще петь. Я стала понимать смысловые ударения и оттенки. И теперь для меня стало естественным, то, что раньше было невозможным.

– А у тебя есть любимые арии?

– Конечно. Трудно выбрать, но из того, что первым приходит в голову: партия Стефанò из оперы Гуно «Ромео и Джульетта»; Ромео из оперы «Капулетти и Монтекки» Беллини; «Жанна Д’Арк», «Золушка» и «Танкред» Россини.

– Как ты считаешь, какое главное качество характера, которым должен обладать певец или певица?

– Настойчивость. Потому что, если человек упорно идет к своей цели, он обязательно ее достигнет.

– А где бы тебе хотелось выступить, ведь мировых сцен достаточно немного?

– Безусловно, я бы хотела выступить в Италии. В Опере Гарнье в Париже. Возможно в Берлинской филармонии.

– Ты много гастролировала. Расскажи немного о своих впечатлениях об этих поездках.

– Мы были в Испании, в Германии, Швейцарии. Мы много гастролировали по Америке. В Америке мы были с дирижером, композитором и аранжировщиком Роджером МакмерриномРоджер Макмеррин (род. 1939) – американский дирижер и пастор, переехавший в Украину и основавший в Киеве Симфонический оркестр для исполнения духовной музыки., тогда художественным руководителем и главным дирижером Киевского симфонического оркестра и хора. Мне посчастливилось работать с ним на протяжении десяти лет. Практически одновременно я пришла к Иконнику и к Роджеру. Это были два человека, которые оказали огромное влияние на меня, как на молодую певицу. Роджер жил в Киеве долго, почти двадцать лет, он недавно уехал. И последний подарок, который он мне сделал, – пригласил меня в качестве солистки на гастроли в Замбию. Это было в 2017-м году. Мы дали четыре Рождественских концерта в двух городах. Я пела «Мессию» Генделя, тогда еще партию сопрано, рождественские песни и колядки разных стран. Я услышала там огромное количество потрясающих голосов жителей Замбии. Мы выступали вместе в концертах, они пели спиричуэлсСпиричуэлс – духовные песни афроамериканцев-протестантов. Как жанр оформился к 60–70 гг. XIX в. в США в качестве невольнических песен южан (в те годы употреблялся термин «джубилиз»). Источником негритянских спиричуэлс являются духовные гимны, завезенные в Америку белыми переселенцами. Тематику спиричуэлс составляют библейские ветхозаветные сюжеты. и другие духовные песнопения, а мы пели свои. Это незабываемое впечатление.

– А тебе сложно быть просто слушателем? Получать удовольствие от музыки, «отключая» профессионала?

– Я очень люблю хорошую музыку и с удовольствием ее слушаю. Но, тем не менее, сразу смотрю, что я для себя могу почерпнуть.

– А, значит, все-таки профессиональный подход присутствует.

– Безусловно, это полностью невозможно убрать.

– А тебе нравится еще какая-то музыка, кроме классической?

– Для меня существует хорошая музыка, а всяческие разделения очень условны. Я, например, не люблю попсу, которая просто забивает уши. Я очень люблю эстрадную музыку. Но если это откровенно пошло или глупо, я не вижу смысла тратить на это время, потому что подобная музыка тебя разрушает.

– Ты сама пишешь музыку?

– Нет, я сама не пишу, у меня такой мысли никогда не возникало. Ни дирижировать, ни писать. Потому что, например, хороший дирижер – это явление очень редкое. Оно ассоциируется у меня всегда с хорошим человеком. Если дирижер – профессионал, но как человек – не очень, то это беда.

– А если певец профессиональный, а человек – не очень?

– И здесь также.

– То есть, ты считаешь, как и я, вместе с Александром Сергеевичем, что «гений и злодейство две вещи несовместные»?

– Я считаю, что не бывает гениев зла. Есть только гении добра, потому что гений – это от Бога. Человеку дается хороший дар, плохой дар человеку не дается никогда. Все плохое идет от наших качеств и явно не от Бога, а по Его попущению.

– Ты живешь не только в окружении музыки, но и музыкантов, потому что твои муж, сын и дочь – все профессионально занимаются музыкой. Это сложно или прекрасно?

– Это прекрасно, и я скажу почему: во-первых, мы друг друга понимаем, и это большое счастье. Когда мой сын, Богдан, учился в начальных классах, мне очень хотелось, чтобы у нас был общий язык, и я поняла, что его надо отдавать на музыку. И потом, когда он закончил музыкальную десятилетку, я у него спрашивала, не пожалел ли он и он сказал, что нет. Мне всегда казалось, что музыка, которая окружает детей в этой школе, сама по себе их воспитывает, она воспитывает вкус, отношение к миру. Классическая музыка вкладывает в человека добро, и это такой фундамент, который потом в жизни становится для тебя спасательной лодкой. А мы в семье живем в такой лодке. Мой муж, Слава, например, сейчас готовится к конкурсу им. Алексея Горохова. Я ему стараюсь помогать, чем могу, аккомпанирую. Я – его главный критик и тот, кто его поддерживает. Он очень любит все досконально изучить, поэтому иногда мне возражает. Мы немножко по-разному воспринимаем отношение к работе над произведением и иногда спорим. Но стараемся друг к другу прислушиваться, потому что я всегда думаю: может быть, он прав. Но я не сразу к этому пришла. Но самое главное, что мы говорим на одном языке. И еще очень важно, что каждый из нас может посмотреть и оценить творчество другого со стороны, стараясь быть максимально объективным.

– А если мы представим, что ты не стала бы певицей. То тогда кем?

– Я думала об этом. Возможно, я бы пошла в театральный. Иногда мне кажется, что у меня бы получилось. Но когда я задумываюсь об этом всерьез, то понимаю, что я бы не смогла. Профессия актера требует максимального перевоплощения, иногда даже самоотречения для того, чтобы вжиться в роль. Для меня это сложно. Моя нервная система очень тонкая и я бы не хотела экспериментировать. Чувство самосохранения, видимо, сильнее.

– А чем ты любишь заниматься помимо музыки?

– Я люблю готовить и импровизировать на кухне. Я не кулинар, но для меня это сродни тому, что происходит на сцене, когда ты выходишь и как бы ты ни подготовился, ты все равно выдаешь то, на что ты способен в данный момент. И то же самое происходит со мной на кухне, когда я, имея какой-то набор продуктов, делаю что-то неожиданное. Когда-то я писала стихи. Но очень давно. В детстве я хотела научиться рисовать и просила родителей отдать меня в художественную школу, но мы жили и сейчас живем в Пуще, а тогда не было никакой возможности возить меня в город. Поэтому я не стала художником. А теперь я с удовольствием собираю пазлы. Именно картины, а не фотографии. Одно время мне нравилось шить и вышивать. Моя мама очень хорошо вышивала и меня научила. Когда Богдану было лет 10, он попросил меня вышить ему сорочку. И я вышила, и сама сшила ему вышиванку с помпончиками. А он сидел рядышком и смотрел. Она до сих пор у нас хранится, как реликвия. Видишь, я все время искала выход своему творческому началу.

– А что кроме творчества тебя питает?

– Я не знаю, уместно ли об этом говорить, но я живу верой. Я очень глубоко верующая христианка. Обычная православная. Но чем дольше я живу, тем я все больше понимаю, что без веры я жить не могу. Я знаю, что много моментов в моей жизни происходили и происходят неслучайно. Но я об этом стараюсь не говорить, это все у меня внутри. Конечно, бывает очень тяжело, и я понимаю, что я многого недостойна, например, такого количества хороших людей, которые меня окружали и окружают. Давным-давно в моей жизни появилась Саррочка Михайловна, которая меня так любила, как никто. Мы с ней познакомились на улице, когда мне было лет 25, а ей 75. Я ехала с одной из репетиций, которые у нас заканчивались поздно. А она возвращалась с какой-то выставки. Я была со своими коллегами. Она, как оказалось, посещала наши концерты, узнала нас, схватила за руки и говорит: «Поехали ко мне домой!» А было уже поздно, у меня Богдан маленький дома… Но мы все-таки поехали. И подружились. Наша дружба с Саррой Михайловной продлилась почти 20 лет. Она умерла почти в 92 года. Это был удивительный человек. Она была фронтовичка, пережила столько, что на несколько жизней бы хватило. Это отдельная история…

– Давай ее расскажем. Мне кажется, это очень важно, потому что таким образом память об этой женщине будет жить дальше.

– Сарра Михайловна была очень светлым, самоотверженным человеком. Папа у нее был еврей, мама – немка. Ее фамилия Бактурина, но это по мужу. А по отцу я даже и не знала. В 17 лет она вышла замуж за летчика, успела родить дочь. Началась война и его убили в первом же бою. Ее тоже мобилизовали. Она была лейтенантом, командиром отделения. И вот, когда они проходили мимо какого-то села, один из ее подчиненных отпросился навестить родных. И не вернулся. Ее разжаловали, отправили в штрафбат. А там, как мы знаем, служили смертники. Она ползала по полю, прокладывая связь. Однажды рядом с ней разорвался снаряд, ее контузило, но она осталась жива. На лице у Сарры Михайловны был шрам, ей потом делали множество пластических операций, и речевой аппарат был поврежден, поэтому она всю оставшуюся жизнь не очень внятно говорила. Я видела ее довоенные фотографии, она была просто красавица. У нее была сестра, которая потом эмигрировала в Америку, а Саррочку Михайловну не выпустили. В один из моментов отчаяния она даже хотела броситься с моста, но какой-то солдат ее удержал. Потом она за этого солдата вышла замуж. Жили они в Киеве на ул. Полтавской, куда я потом 10 лет ходила, как к себе домой.

– А сама она была из Киева?

– Нет, у нее все родственники жили в Москве. А они с мужем осели в Киеве. После войны она закончила два факультета Консерватории. Была пианисткой и дирижером. И до конца своих дней она преподавала. Сарра Михайловна работала в Клубе трамвайщиков, в музыкальной школе, у нее было множество частных учеников. В ее окружении в основном были молодые люди. Мы часто собирались у нее дома. Это были литературно-артистические и музыкальные вечера. Она играла, я пела романсы, приходили артисты театра им.Франко, врачи.

– То есть у Сарры Михайловны собиралась культурная элита города Киева?

– Да. Мы всегда что-то приносили, она готовила, накрывался стол. Мы с ней ходили на выставки, в театры, в концерты. Она была очень живым, энергичным человеком. Всегда очень следила за собой. Сарра Михайловна была эталоном женщины. Мои родители знали, что для меня Сарра Михайловна была непререкаемым авторитетом. Но тем не менее, я разговаривала с ней, как со своей сверстницей. В этом не было панибратства или фамильярности. Она всегда понимала с полуслова мое состояние. Я ею всегда восхищалась и всегда говорила, что хотела бы в старости быть такой, как она. На самом деле, она относилась к той породе людей, у которых нет возраста, потому что их душа не стареет. А в 70 лет Сарра Михайловна встретила свою любовь. Она поехала в Москву на похороны командира и там познакомилась з замечательным человеком. Когда-то он был главным архитектором города Москвы. И они друг друга полюбили, несмотря на то, что ему было 75, а ей 70. Он ее везде возил, крестил в Новоиерусалимском монастыре в Истре. Об этом никто не знал, кроме меня. И когда она умерла, мы благодаря этому, смогли ее отпеть. Так они с мужем и жили: полгода в Москве, полгода в Киеве. И умер он, разговаривая с ней по телефону. В этот же год мы с ней познакомились. А после того, как умерла моя мама, она стала относится ко мне еще более нежно, как к дочери. Мы могли созваниваться в любое время дня и ночи.

– Подобные встречи даются нам, как дар. То, в чем ты по-настоящему нуждаешься всегда приходит.

– Да, потому что человек очень нуждается в любви, невозможно человеку жить без любви. И ему обязательно дается другой человек, который любит его безусловно и бескорыстно.

– Я почти у всех спрашиваю, считают ли мои герои себя счастливыми. Спрошу и у тебя.

– Да, я считаю себя очень счастливой. Даже избалованной счастьем. Ведь неприятности, которые с нами случаются тоже способствуют нашему счастью. Я счастлива, что я занимаюсь тем делом, которое я люблю. Ты знаешь, когда я пришла к Роджеру, мы начали с ним работать над произведением Баха: «Страсти по Матфею». Эта музыка проникает в тебя до мозга костей. А Роджер нам всегда говорил: «Есть художники, – они пишут картины, есть композиторы, – они сочиняют музыку, а вы, певцы, вы исполняете, то есть, вы являетесь частью их произведения. Вы только вдумайтесь в это!» Первое исполнение «Страстей по Матфею» состоялось на английском языке в Оперном театре. С нами работал даже балетмейстер, потому что это была полноценная театральная постановка, осуществленная в двух временах: во времена Христа и в наше время. И то ощущение, что ты являешься частью шедевра, это уникальное состояние. Ты чувствуешь невероятную личную ответственность. Поэтому, когда после концерта ко мне подходят люди и благодарят, я всегда отвечаю, что мы для этого и работаем, чтобы вы могли почувствовать музыку, и благодарность слушателей –это для нас наивысшая награда. Это и есть счастье.

Выражаю свою искреннюю благодарность Оксане Тараненко за знакомство с Дианой Масленниковой.