Энрико Маццоне –

художник

20.02.2021

фото: Eros Antonellini

– Я бы хотела начать с того, что касается тебя лично, поскольку мне всегда интересно, где и в какой среде, в какой семье формируется человек. Расскажи немного о себе.

– Конечно. Благодарю тебя за такой нечасто задаваемый вопрос. Для меня важна принадлежность к тем местам, где я родился и вырос. Я к ним очень привязан, как и к своей семье. Я – единственный сын. Я родился в Турине в 1982-м году. Последние пять-восемь лет были для меня не очень простыми, потому что, сделав свой выбор, я уехал, чтобы посетить новые края, и это дало мне возможность получить новые впечатления и развить свое воображение, занимаясь творчеством. Интересно, и даже немного смешно, но я обнаружил, что, будучи оторванным от родных мест, я начал представлять их по-другому. Оказалось, что вовсе не новое место, как я думал прежде, дало мне новые импульсы, но воспоминания о родине. Я, например, хотел увидеть ледники Гренландии и был в восторге от этой страны, но живя там, я часто думал о родине и таким образом произошла почти противоположная вещь, которая привела меня к размышлениям о расстоянии. На расстоянии, из далекой перспективы я создал свой мир. Так, я думаю, происходит со многими, кто ищет новый источник вдохновения, а потом к ним приходят воспоминания: «Ах, как красив был тот пейзаж!» или «Как было хорошо с этими людьми!»

– Твоя семья каким-то образом связана с искусством?

– Мои родители показали мне, как видеть мир сквозь эмоциональные линзы Искусства. Мне повезло, что они очень восприимчивые люди, и мне также приятно думать, что меня не направляли на путь художника, но давали мне свободу выбора, чтобы я мог сам найти ту дорогу, на которой я смогу реализовать свою собственную восприимчивость. Они с энтузиазмом поддерживали меня, иногда переживая сложности, в тот период, когда тот выбор, который я сделал, формировал мою личность. И это происходило без давления со стороны кого бы то ни было.

– Когда тебе в голову пришла идея стать художником?

– Могу сказать, что мои родители очень проницательные, по-настоящему творческие люди, потому что они передали мне те знания и ту чувствительность, благодаря которым я более чистым и менее техническим образом научился мыслить, приспосабливая это к моему способу представлять мир. Таким образом, именно в чувственной сфере я начал искать все то, что хотел пережить, и благодаря этому, разумеется после долгих лет терпеливого труда, мне удалось кое-чего достичь. Я начал заниматься рисунком, чтобы развить свое вѝдение прекрасного, и этим тоже я обязан восприимчивости, заложенной в меня моими родителями.

– Ты учился в Турине?

– Да, между Турином и Монкальери.

– Образовательный процесс был классическим или включал в себя и современный подход?

– Сначала я закончил лицей точных наук. И это мне во многом помогло изучить технику эпистемологии, то есть рассуждать, исходя из правила: гипотеза – тезис – антитезис. Потом я поступил в Академию изящных искусств «Альбертина»Академия изящных искусств «Альбертина» (итал. Accademia Albertina) — художественный Университет в Турине, основанный в 1678 году по примеру французской Академии живописи и скульптуры. в Турине, и это открыло мне новые горизонты. Я пришел в искусство из научной сферы, но будучи уже немного подготовленным эстетикой, связанной с поэтическим театром. Я выбрал факультет театральной сценографии. Скажем так, это была смесь крепкой научной структуры и, я бы сказал, метатекстуальной поэтики, которые я потом приспособил к визуальному плану, потому что очень интересовался гравюрой и фигуративным искусством.

– Классическое искусство оказало на тебя большое влияние?

– Я бы сказал, да, потому что средиземноморская мифология, которая берет свое начало в великой греческой классике, меня по-настоящему трогает, я чувствую, что она меня вдохновляет, потому что это мир, связанный с возможностью объяснять при помощи мифа то, что мы не можем объяснить никаким другим способом. Когда человечество не могло объяснить мир, опираясь на науку, на помощь приходило искусство. Миф своим фантастическим объяснением помогал сделать понятным процесс нашей эволюции. Это также способ спуститься в наше бессознательное. Поэтому классический способ объяснения мира посредством мифа мне всегда был очень интересен и повлиял на мое развитие как художника.

– Какие художники тебе наиболее близки: живописцы, скульпторы, возможно, даже архитекторы?

– Начнем с живописцев: мне наиболее близки Иероним БосхЕрун Антонисон ван Акен, более известный как Иероним Босх (ок. 1450-1516) — нидерландский художник, один из крупнейших мастеров Северного Возрождения., ГрюневальдМаттиас Грюневальд (1470/1475-1528) — последний великий художник Северной готики. Сохранилось не более десятка его произведений, из которых главное — «Изенгеймский алтарь». и вся фламандская эстетика, связанная с деталями, с пейзажем, с густыми туманами. Вероятно, итальянский художник должен быть скорее связан со средиземноморским искусством и климатом, но я всегда чувствовал в себе тягу к искусству Севера, которое более детально, более связано с темпераментом, физиогномикой, чем искусство эпохи Возрождения, например. Готика мне очень нравится. Я предпочитаю ее эпохе Гуманизма и Возрождения. Готика ассоциируется у меня с вагнеровскойВильгельм Рихард Вагнер (1813-1883) — немецкий композитор, дирижёр. Крупнейший реформатор оперы, оказавший значительное влияние на европейскую музыкальную культуру, в особенности на развитие оперных и симфонических жанров. увертюрой, которая позволяет создавать образы, прежде чем они предстанут перед нашими глазами. В этом есть момент конвульсий, судорожных движений, философии образа, прежде чем сам образ обретет свою красоту. И да, я предпочитаю фигуративное искусство. Что касается архитектуры, я могу назвать Мис ван дер РоэЛюдвиг Мис ван дер Роэ (1886-1969) — немецкий архитектор-модернист, ведущий представитель «интернационального стиля», один из художников, определивших облик городской архитектуры XХ века. или Ле КорбюзьеЛе Корбюзье (1887-1965) — французский архитектор швейцарского происхождения, пионер архитектурного модернизма и функционализма, представитель архитектуры интернационального стиля, художник и дизайнер., чьи произведения приближают нас к природе, органично смотрятся в пейзаже. На мой творческий процесс очень влияет музыка, потому что она дает мне возможность чувствовать то, что невозможно увидеть. То, что я старался воплотить в своих рисунках в последние годы, берет свое начало в интеллигибельном, метафизическом мире, и именно музыка помогает мне создавать образы, которые формируются у меня в голове, пока я ее слушаю, и потом мне удается перенести их на бумагу.

– Я как раз хотела спросить тебя о каком-то невизуальном виде искусства, который влияет на тебя. И раз уж ты начал говорить о музыке, то какая музыка тебе нравится, что ты слушаешь, каковы твои предпочтения?

– Мне нравится музыка эпохи Романтизма, то, что получило название «Буря и натиск»«Буря и натиск» (нем. Sturm und Drang) — изначально литературное движение в истории немецкой литературы 1767-1785 годов, связанное с отказом от культа разума, свойственного классицизму эпохи Просвещения, в пользу предельной эмоциональности, характерной для предромантизма., начиная с конца XVII и начала XIX века. Для меня Вагнер подобен подземному толчку, он в состоянии потрясти душу. Я слушаю музыку, которая заставляет меня стремиться вверх, которая дает мне возможность медитировать, созерцать мир и та, которая звучит в унисон с точками, которыми я покрываю поверхность бумаги карандашом, то есть она должна звучать подспудно, создавая некий подготовительный фон.

– Так как я не видела твоих произведений, созданных ранее, как ты сам можешь охарактеризовать свой стиль, технику?

– Я начал рисовать карандашом. Мне очень нравится техника гравюры, больше чем фигуративная живопись, потому что она представляет собой некую квинтэссенцию живописи, как основа, как наиболее глубокая ее часть, которую нельзя увидеть на поверхности. Однако, я не смог пройти курс гравюры в Академии искусств, потому что я учился на театральном факультете, но потом я начал рисовать, как будто бы занимаясь гравированием, и для этого использовал технику точек, чтобы попытаться воплотить идею светотени, позволяющей создавать контрасты, объемы, свет и тень, выделять главный образ из фона. Рисунки Микеланджело вдохновляли меня на создание очень скульптурных фигуративных групп с акцентированной жестикуляцией, применяя всю ту же технику точек.

– После того как я прочла несколько статей о тебе, я поняла, что ты – человек, открытый миру, что тебе нравится путешествовать. Какие страны ты посетил? Где ты себя чувствовал лучше всего?

– Я путешествовал по северным странам и первое, что я почувствовал – контраст впечатлений, когда ты долгие годы живешь в привычных, родных условиях и потом вдруг оказываешься, например, в Гренландии. Безусловно, это было неожиданно. Я побывал в Дании, Исландии, Лапландии и потом провел пять лет в Финляндии, в городе Раума, где я начал создавать иллюстрации к «Божественной комедии» Данте на довольно внушительном по своим размерам рулоне бумаги. И во всех этих путешествиях я пережил незабываемые впечатления, воспоминания о которых все еще свежи, даже спустя пять лет.

– Идея воплотить Вселенную Данте пришла после того как тебе вручили рулон бумаги длиной 97 метров и шириной 4 метра или ты обдумывал это давно?

– Этот рулон бумаги стал своего рода «Deus ex machina»«Deus ex machina» (лат. «Бог из машины») – выражение, означающее неожиданную развязку той или иной ситуации, с привлечением внешнего, ранее не действовавшего в ней фактора., проявлением того, о чем я думал многие годы. Где-то лет с двадцати я делаю иллюстрации к дантовскому путешествию в духовном мире. Но на этот раз особенно не углубляясь в текст Данте, который до этого уже несколько раз прочел, я постарался интерпретировать его как свой собственный путь, потому что было бы слишком легко, слишком примитивно заново интерпретировать текст. Тогда я подумал о важности метатекстаМетатекст – в литературоведении и текстологии – это набор связанных с каким-то произведением текстов, помогающих понять текст или его роль в культуре., то есть о герметических, таинственных смыслах, принадлежащих миру сновидений, которые были созданы на протяжении веков, и чтобы, выражаясь языком музыкантов, не делать «кавер» гравюр ДореПоль Гюстав Доре (1832-1883) — французский гравёр, иллюстратор и живописец. Выполнил иллюстрации к таким произведениям, как: «Божественная комедия» Данте, «Потерянный Рай» Мильтона, «Гаргантюа и Пантагрюэль» Рабле и др., я инстинктивно почувствовал, что должен пройти свой собственный путь, основываясь на методе Данте. Но не заходить слишком далеко, потому что дантовские отсылки архетипичны, атавистичны, они приняли ту форму, которую им придал Данте. Несмотря на то что они являются общими для всех нас, будучи нашим подсознательным наследием, я отпустил себя, стараясь не слишком превышать свои полномочия и создать нечто, совершенно отличное от того, что предлагает нам текст. Таким образом, моя интерпретация отсылает к тексту Данте, но в ее основе лежат мои собственные эмоциональные переживания. Рулон бумаги имеет довольно громоздкий размер, и мы все заинтригованы, как он будет выглядеть в развернутом состоянии, потому что до момента выставки в Равенне я работал поэтапно, блоками. Дело в том, что пространство мастерских, в которых я рисовал, позволяло развернуть в длину только четыре метра бумаги. Кто знает, каким будет рисунок, представленный в своей полноте, какие чувства он вызовет. Я очень рассчитываю на эмоциональную реакцию, потому что моя работа не иллюстрирует текст «Божественной комедии», который мог бы дать абсолютно аутентичную картину дантовских образов и тем.

– Бессмысленно спрашивать, как Данте вошел в твою жизнь. Очевидно, что его проходят в школе и в других учебных заведениях. Но мы знаем, что есть Данте как официально признанный великий поэт и наш собственный Данте. Когда ты встретился с ним?

– Я понимаю, о чем ты говоришь, и отвечу тебе поэтапно. Прежде всего он является некой точкой отсчета для всех нас, своеобразным компасом, определенным рубежом, который сам Данте исследует в начальных строках «Комедии», ставших уже хрестоматийными. Мы встречаем его, заблудившись, сбившись с прямой дороги, потеряв идею того, как мы представляем себе наш жизненный путь. Но этот миг смятения приводит нас и к анализу тех шагов, которые мы уже сделали. Я думаю, что Данте и тут превращается в архетип в той фазе, когда мы должны пересмотреть пройденный нами путь. Лет восемь-десять назад, переживая трудные времена, представляя себе будущее, пробуя понять, куда мне свернуть, находясь на распутье, я оказался в растерянности. Я понимал, что приближался к некоему финалу, но осознавая, что любой конец есть одновременно и новое начало, я рассуждал так: будь то Данте или Шекспир, или какая-то другая риторическая фигура в истории… на самом деле у нас у всех есть свой потенциал, мы все имеем возможность добровольно создать ту жизнь, которую хотим. Таким образом, если и есть что-то, что в нас самих не сходится, то почему бы не создать заново новый способ рассматривать то, что мы прожили, и то, куда мы хотим прийти. Это нелегко, потому что нас могут обмануть те убеждения, которыми мы уже располагаем. Но начав наш путь, который не обязательно должен быть драматическим, длинным и извилистым, но в любом случае движение по нему будет очень медленным, у нас у всех есть достаточно воли, чтобы его пройти, как это случилось со мной. Чтобы только потом, с другой точки зрения, достичь понимания вечных экзистенциальных вопросов: откуда мы? кто мы? куда идем? Чтобы на коллективном уровне сознания, но прежде на индивидуальном, понять, в чем состоит наш собственный вклад.

– У тебя есть любимый фрагмент или песнь в «Божественной комедии»?

– Конечно. Я могу сказать, что если это и не мой любимый фрагмент, то он задал ту интонацию, с которой я начал свой путь. И таким образом, он стал моим любимым. Потому что я очень хорошо помню, когда это случилось. 13-я песнь «Ада»13-я песнь «Ада» описывает 2-й пояс 7-го круг (город Дит), куда помещены насильники над собой (самоубийцы). стала для меня настоящим вступлением, потому что в лесу, в котором я не терялся, потому что путь уже начался сам по себе, я оказался в определенной точке, из которой наблюдал настолько изувеченные, израненные, искривленные деревья, которые, казалось, сейчас оживут и начнут рассказывать свои истории. И это случилось на некой грани яви и сновидения. Тогда у меня появился повод представить себе, что на самом деле они могли бы рассказать, если бы вернулись к жизни. И тогда жалобы Пьетро делла ВиньяПьетро делла Винья (ок. 1190-1249) — итальянский политик, дипломат, юрист и поэт. Считается, что Пьетро покончил с собой в тюрьме. Данте упомянул Пьетро в Божественной комедии, поместив его в седьмой круг «Ада» с самоубийцами. вместе со всеми остальными, кто совершил насилие над самими собой, дали мне толчок, и струны моего воображения зазвучали так отчетливо, что я смог запечатлевать на бумаге жизнь этих героев. Я начал свою работу пять лет назад. Можно сказать, что спасенная душа должна была некоторым образом искупить их земное существование. Под «душой» я имею в виду бумагу, которая и есть душа дерева. К тому же в том месте, где я находился, в Финляндии, было невероятно много первозданных деревьев, и я, как под гипнозом, начал создавать свой цикл и, видя себя, окруженным на каждом шагу деревьями, в этом, тоже полном истории месте я уже не мог отступить назад от своего начинания, которое впоследствии оказалось не таким трудным, каким я его себе представлял, но которое потребовало довольно много времени. Мой путь не был никем задан, я бы назвал это неким почти божественным откровением. Это тот случай, когда ты сам себя спрашиваешь: «Может, это знак с небес?» Что-то, от чего нельзя убежать. Но в основе, конечно, лежит выбор, который ты делаешь, и я решил двинуться вперед по этой дороге. Но разговор о Данте выглядит слишком упрощенным, если мы отдаем одному или нескольким людям предпочтение в исключительности переживания откровения, как я его называю, в том, что кому-то удается распознать знак, который может внушить самонадеянность в понимании, как на самом деле все происходит. Данте настолько универсален для тех, у кого есть желание слышать, он настолько не вызывает возражений, он так актуален и необходим, и чем более мы разделяем его идеи, сопереживая им, тем больше он помогает создавать сеть энергетической связи. Поэтому полагают, что в текстах Данте по большей части скрыты ключи к эзотерической литературе в широком смысле, поскольку в них чувствуется энергия, которая тебя ведет, даже если ты сделаешь благодаря ей только один единственный шаг.

– Кем была проиллюстрирована «Божественная комедия», которую ты впервые держал в руках?

– Моя первая «Божественная комедия» была, конечно, с иллюстрациями Доре, и они оказали на меня большое впечатление. Это классическое издание «Божественной комедии», которое стоит на полке почти в каждой итальянской семье. Примерно в возрасте с шести до десяти лет мы обычно рассматриваем книги в домашней библиотеке родителей и натыкаемся именно на это издание «Божественной комедии» с гравюрами Доре. Меня очень впечатлили его гравюры, потому что они подробно иллюстрируют каждую песнь, они очень выразительны и поэтому проникают тебе прямо в душу. Однако со временем меня заинтересовали своей живописной техникой иллюстрации английского художника Уильяма БлейкаУильям Блейк (1757-1827) — английский поэт, художник и гравёр. Почти непризнанный при жизни, Блейк в настоящее время считается важной фигурой в истории поэзии и изобразительного искусства эпохи Романтизма.. Они, словно навеяны сновидениями, фантастические, очень выразительные. Насколько Доре выразителен в технике гравюры, настолько Блейк добивается того же при помощи живописных валёров. Доставляет большое удовольствие их рассматривать, они красивы, а тела героев напоминают фигуры Микеланджело. Другой французский художник, ДелакруаЭжен Делакруа (1798-1863) — французский живописец и график, предводитель романтического направления в европейской живописи. «Свобода, ведущая народ» принесла художнику мировую известность, став одним из наиболее узнаваемых полотен в истории., мне тоже нравится, как рисовальщик. У него есть картина «Ладья Данте», в которой Данте и Виргилий плывут в лодке, управляемой Хароном. Цвета, с одной стороны, очень насыщенные, но с мертвенно-бледным оттенком, темные, но наполненные светом изнутри. Этот живописец в 1780-х годах вернулся как классическое эхо того, чем было итальянское классическое искусство по преимуществу, и поэтому впоследствии из него брались характерные фрагменты (стилемы) для воспроизведения. Но Делакруа не создал больше ничего на эту тему. Мне приходят на ум ГуттузоРенато Гуттузо (1911-1987) — итальянский живописец, график. Один из создателей итальянского художественного течения, которое получило название «новый фронт искусств» и действовавшее в Венеции, Риме и Милане в послевоенный период (1946-1950). и Дали, которые тоже выполнили прекрасные иллюстрации к «Божественной комедии». Самое интересное, что мы видим, как Данте не прекращает быть источником вдохновения на протяжении семи веков. Возможно, мы скоро увидим его образы в голограмме. Театр уже начал ставить Данте, выводя действие за пределы сцены, используя новейшие идеи и технологии. Однако, возвращаясь к иллюстрациям, хочу еще раз подчеркнуть, что для меня самыми значимыми стали произведения Доре и Уильяма Блейка.

– Какова структура твоего произведения?

– Прежде всего способ, которым я начал работать, очень технический, прагматичный, научный. Я начал соединять, исходя из общего масштаба, рисунки, которые были выполнены сначала на отдельных листах. Я составлял их вместе, создавая повествование. Конечно, это требовало большого терпения, так же, как и воспроизведение разных фигуративных групп и деталей, потому что последние всегда очень важны. Ведь это прекрасно – раствориться в пейзаже и заметить, что там, вдалеке что-то происходит. Однако могу тебе сказать, что, не желая брать за основу готовые образы, я решил прочесть текст и представить его себе, в противном случае я был бы вынужден повторять то, что уже было однажды создано. Скажу тебе больше, эффект единой горизонтальной композиции, назовем ее сценографией, где действие разворачивается в последовательности эпизодов, имея единую точку зрения, дался мне нелегко, учитывая, что подобный взгляд невозможен в дантовской географии. «Ад», «Чистилище» и «Рай» в своей целости имеют множество поэтических строк, и это-то как раз и ограничивало меня в том, чтобы не стараться создать это единое, поступательное шествие образов. С другой стороны, я должен был постараться найти гибкую систему некой перспективы упорядоченного движения образов, которые были бы гармонично организованы, чтобы не слишком нарушать линеарное движение «Комедии». Я рисовал, все время лежа на полу, но в один прекрасный момент я подумал, почему бы не сделать мою работу более удобной для восприятия зрителем, придать ей вертикальное положение, создав своеобразную циклораму, оказавшись внутри которой можно перемещаться, меняя точку осмотра, чувствуя себя поглощенным этой новой реальностью. Таким образом, изображения и группы фигур, которые вступают в обоюдный диалог, находясь с двух диаметрально противоположных сторон, будут сопровождать зрителя. Они будут стимулировать его воображение. Можно также использовать освещение, театральные технические приспособления, и даже голос, который будет звучать как бы «за кадром», позволяя перемещаться в пространстве между мирами. Таким образом, все собирается в реальность, которая больше связана со сном, как говорит Кальдерон де ла БаркаПедро Кальдерон де ла Барка, часто сокращённо — Кальдерон (1600-1681) — испанский драматург и поэт, чье творчество считается одним из высших достижений испанской литературы наряду с Сервантесом и Лопе де Вега., и так легче погрузиться в контекст, не делая слишком больших усилий, следуя тексту книги и отвлекаясь на поиски различных песней, потому что даже я сам не могу представить себе, как бы я с этим справился. Я готовлю еще две работы, которые тоже имеют необычный размер: 20х2 м. и 5х1,50 м. и должны быть объединены. И если работа, которую я завершил, создана больше по законам сценографии, где персонажи размещены на втором плане, то на этих двух листах представлены главные герои различных песен. Все это должно смотреться еще более органично при экспонировании, потому что произведение больше не будет двухмерным и простым. Оно сможет восприниматься во всей своей полноте одновременно различными органами чувств.

– Какой из кругов дантовского «Ада» самый темный, самый ужасный именно для тебя?

– Конечно, ДжудеккаВ последнем, 9-м кругу «Ада» располагается его последний пояс, Джудекка, где собраны предатели благодетелей, величия божеского и человеческого. является главной точкой, из которой, собственно, и начинается «Ад». Идея восстания Люцифера явилась необходимым толчком, чтобы состоялся акт греха, подразумевающий некий вид несовершенства по сравнению с Христом-Спасителем. В противоположность синоптическомуСиноптический (др.-греч. συνοπτικός, букв. «со-наблюдающий» от σύν, «вместе» и ὄψις, «видение, зрительное восприятие»). Синоптическими называются также три первые книги Нового Завета (Евангелие от Матфея, Марка и Луки). образу Бога Отца, больше тьмы имеет значение ощущение холода и отчаяния, потому что не существует худшего места, чем то, которое покрыто льдом. Только там и можно осознать собственную несостоятельность по отношению к тому, что могло бы называться, по Марсилио ФичиноМарсилио Фичино (1433-1499) — итальянский философ, гуманист, астролог, католический священник, основатель и глава флорентийской Платоновской академии. Один из ведущих мыслителей раннего Возрождения, наиболее значительный представитель флорентийского платонизма — направления, связанного с возобновлением интереса к философии Платона., «harmonia mundi»«Мировая гармония» (лат.), если бы Люцифер не восстал. Я хочу сказать, что, возможно, для того чтобы поддерживать некую устойчивость, был необходим этот эпизод, который превратил князя Света в князя Тьмы. Я думаю, что эта точка абсолютной тьмы настолько отражает собой ее суть, длящуюся во времени, что позволяет существовать точке абсолютного света. Таким образом, место наивысшего наказания, по сути, держит Вселенную в ее гармонии противоположностей. Я думаю, что таков божественный план - создать некую сущность, которая во всей своей отвратительности поддерживает равновесие, устойчивость Вселенной, которую мы не рассматриваем только с точки зрения христианской морали, но и с точки зрения философии.

– Как я поняла, среди твоих образов нет ни Данте, ни Виргилия, однако я увидела твой автопортрет или я ошибаюсь?

– Да, это так. Нет ни Данте, ни Виргилия, потому что каждый из нас должен иметь возможность почувствовать себя и Данте, и Виргилием. И здесь снова стоит вспомнить о нашей восприимчивости. Переживая нечто напрямую, без посредников, мы чувствуем себя главными действующими лицами, и тогда мы более готовы, более расположены анализировать. Мой автопортрет носит скорее дидактический характер, я поместил его в том месте, в котором я должен был обязательно дать образ автора, который в некоем полуфантастическом, полуреальном пространстве создает то, что невозможно объяснить. В противном случае мы снова возвращаемся в тот цикл, согласно которому «Божественная комедия» принадлежит человеку, жившему семьсот лет тому назад. Но будучи универсальным, переведенное на огромное количество языков, произведение Данте позволяет каждому из нас по ходу истории сыграть роль автора и наблюдателя, потому что посредством зрения мы осознаем себя живыми. Воспринимая то, что мы видим, мы в состояние прочертить наш собственный прямой (в дантовском смысле) путь. Поэтому я изобразил себя. Повторюсь, не из эгоцентризма, но в качестве наглядного примера, который был необходим, чтобы включить в произведение образ его автора. Я ведь не автор того пути, который в свое время прошел Данте. Я попытался таким образом обратиться к тем, кто захочет использовать мое произведение в качестве примера для себя, чтобы оно превратилось в некий пароль, передаваемый от одного к другому, в некий факел знания, чтобы дать стимул к созданию новых путей, которые сольются в своем подобии с «Божественной комедией», а она, вполне возможно, станет будущей оптической системой. Она, конечно, уже является ею, но будет лишь прочнее оттого, что превратится в монадуМонада (греч. μονάδα, от др.-греч. μονάς, μονάδος — единица, простая сущность, от μόνος – один) – согласно пифагорейцам, обозначала «божество», или «первое существо», «единицу» или «единое как неделимое». Позднее – многозначный термин в различных философских системах., в сущность, стимулирующую творческий импульс к созданию подобных произведений. Они смогут рассказать о земной жизни другим людям, которые, благодаря этому, через три, возможно, семь веков смогут вспоминать о нас. Она может стать манифестом нашего времени, в котором мы живем.

– Твое произведение стало целым миром, созданным тобой. Это твое собственное путешествие, прожитое бок о бок с персонажами «Божественной комедии». И, вспоминая эпоху Возрождения с ее идеей о Художнике-Творце, получается, что ты создал свою собственную, законченную Вселенную, которая вместе со многими другими составляет часть Божественной Вселенной.

– Да, оно становится вневременным. Становится методом, правилом, эхом того, что было и не теряет своей природы эха. Оно основательно как чистая идея, потому что, возможно, за эти семь веков мы придали Данте ту человеческую исключительность, которую можно охарактеризовать с двух сторон. С одной стороны – это простота суждения, основанная на разуме и чувстве, что совершенно типично для человека и что можно считать даже недостатком, но как раз этот недостаток и позволяет нам придавать всему человечность. В частности, идеям. А с другой стороны, мы привыкли видеть Данте и его гуманизм в образе человека, одетого в красное, который написал один из самых потрясающих и странных текстов как для сегодняшнего, так и для своего времени. Однако, кто знает, кто был Данте для самого Данте? Я хочу сказать, что в той исключительности, в которой Данте становится для нас архетипом, возникает вопрос: как звали архетип самого Данте? Почему он почувствовал этот зов, который заставил его сделать то, что он сделал? В том, что его история повторяется, мы понимаем, что это был зов духа. В последнее время я много читал на эту тему и понял, что эти две стороны восприятия Данте должны соединиться с архонтамиАрхонт (др.-греч. ἄρχων — «князь») — термин, использовавшийся в раннехристианскую эпоху (особенно у гностиков) для обозначения духов-мироправителей. В гностических представлениях архонты рассматриваются как творцы материального космоса, а заодно и нравственного демиургического закона как системы запретов и заповедей. и плеромойПлерома (др.-греч. πλήρωμα — «наполнение, полнота, множество») — термин в греческой философии, одно из центральных понятий в гностицизме, обозначающее божественную полноту.. Плерома – это Вселенная, а архонты – те, кто ее населяют. По сути, это «forma mentis»«Естественная природа сознания» (лат.) и, конечно, она продолжает оставаться таковой в течение бесконечного времени, чтобы мы могли что-то понять «после». Мы, естественно, можем представлять себе многое из того, что произойдет, когда эта вечность будет прервана, освобождена. Будет ли это вид сущности, освобожденной от своего собственного бесконечного повторения? У нас нет всех ответов, но это так захватывающе! Размышляя о том, что сегодня, спустя семьсот лет, дает нам Данте, мы можем задуматься, что принесет нам следующий год. Он уже не будет юбилейным, но он станет поводом для того, чтобы что-то понять в конкретной исторической обстановке, после того как мы преодолеем пандемию – еще одно атавистическое и повторяющееся явление.

Выражаю свою искреннюю благодарность Анне Алексеевой за знакомство с Энрико Маццоне.