Виола Скальоне –

директор Туринского театра современного танца (Balletto Teatro di Torino – BTT)

01.04.2021

фото: Лиза Евтеева
видео: Sofi Pashkual, Лиза Евтеева

– Добрый вечер, Виола. Расскажи немного о себе, о своей семье, о том, в какой атмосфере ты росла и формировалась?

– Я, если можно так сказать, – «дочь искусства» в том смысле, что мой отец был режиссеромМассимо Скальоне (1931-2015) – итальянский режиссер, эссеист, преподаватель и политик., а моя мама – танцовщицейЛоредана Фурно – балерина и хореограф, основала Театр туринского балета в 1979 г.. Мама еще жива, папы уже, к сожалению, нет на свете. Я выросла в доме, где искусство было нормой. Именно поэтому раньше я часто задавала себе вопрос: что было бы, если бы я родилась в другой семье? Чем бы я занималась? Но я родилась там, где родилась, и думаю, что это записано в моем ДНК. Поэтому то, чем я занимаюсь, – органично, и со временем я открываю все больше и больше, даже если мой путь лежит в области танца, но та сфера, в которой работал мой отец, тоже очень ощущается и в моей деятельности. Моя работа напоминает работу режиссера, хоть я и не училась этому, но, встречаясь с коллегами отца, слушая их рассказы, я поняла, что его стиль работы очень похож на мой. Я начала учиться танцу, когда мне было шесть лет, и до сих пор не прекращаю это занятие. Нужно сказать, что я никогда не была только танцовщицей, меня всегда интересовала работа хореографа, то, что происходит за кулисами, в общем, искусство во всей его полноте. И теперь, когда я уже почти четыре года руковожу театром, я наконец поняла, каково было мое предназначение. Я жила и училась за границей, но всегда возвращалась в Турин, потому что чувствовала, что должна сделать что-то в своем родном городе, внести свою маленькую лепту и продолжать строить, как это делали моя мама и отец, но немного на другом поприще. Мне нравится создавать, и я надеюсь, что это останется и не будет связано только с моим именем, а продолжится и организуется в некоторый вид структуры, которая сможет развиваться.

– Я прочла в каком-то из твоих интервью, что ты училась в лингвистическом лицее?

– Да, я даже начинала учиться в Университете, но мне все время не хватало времени на танец, и я сказала себе: сейчас я должна танцевать, а учиться я смогу и потом. Но это «потом» так и не наступило. Я бы хотела вернуться, мне было бы интересно заняться антропологией, но не знаю смогу ли я это сделать. Буду откровенной, я выбрала тогда лингвистический лицей, потому что я могла больше времени уделять танцу. Но парадоксальным образом впоследствии я выучила несколько языков, работая в своей области, потому что в нашей труппе всегда присутствуют иностранцы. Так в течение трех лет рабочим языком был испанский, сейчас –английский. Мы всегда ищем универсальный язык общения. Кто знает, что будет дальше…

– Ты прошла классическую школу танца?

– Да, я сформировалась и начинала как классическая балерина. Это продолжалось до того момента, пока я думала, что должна исполнять то, что мне говорили. Но однажды мне дали очень тяжелую роль, которую я решила довести до конца, после чего я сказала себе: ты завершила этот этап, теперь ищи свою дорогу в области современного танца. Таким образом, я совершенно не отрицаю классическую технику танца, которую мы используем в наших занятиях, но наша группа – это группа современного танца, а я – современная танцовщица. Быть современной означает для меня присутствовать в настоящем моменте, и поэтому даже классическая балерина может быть современной, если у нее есть это чувство присутствия.

– Очевидно, классический балет повлиял на тебя. Возможно у тебя есть какие-то предпочтения в этой области? Произведение или композитор?

– Что касается классического балета, я – абсолютная поклонница «Жизели»«Жизель» – балет композитора Адольфа Адана (1803-1856) на либретто Анри де Сен-Жоржа, Теофиля Готье и Жана Коралли, по легенде, пересказанной Генрихом Гейне. в том смысле, что нахожу этот балет предельно современным. Я считаю, что сцена сумасшествия главной героини создана по всем законам драматического театра, а не только балетного искусства. Она выходит за пределы того, что мы понимаем под танцем, это выражение человеческого естества, именно поэтому «Жизель» невероятно современна. Композиторы… Мне нравится разнообразие, я люблю разные музыкальные жанры: классическую, электронную и популярную музыку. Я люблю музыку в целом и не могу назвать какого-то конкретного автора, потому что мне не нравится ограничивать себя. В любом случае, музыка составляет часть моей жизни и работы.

– В какой момент ты почувствовала, что ты создана для современного танца и какого именно направления?

– Мне кажется, около 24 лет я решила уйти из труппы Туринского балета, я этого хотела, но еще не знала, что я ищу. Мы поехали со спектаклем на фестиваль в Мадрид, и я увидела выступление труппы мадридского современного танца. Глядя на сцену, я поняла: вот оно! Этому я хочу научиться! Но меня совершенно заворожила не техника исполнения, а естественность, с которой они двигались по сцене. Как они воплощали человеческий образ, и это было совсем не похоже на классический танец. Я не хочу сказать, что это было лучше, это было по-другому. Я хотела научиться подобной манере, научиться быть собой на сцене. Я познакомилась с одним из танцовщиков, и он сказал мне: «Приезжай к нам в Мадрид!» И я поехала в Мадрид. Так я начала работать в Испании. Мы занимались так называемым floorwork«Танец на полу» – работа с полом широко используется в современном танце, особенно в технике Грэхема и Хокинса, а также в брейк-дансе. Некоторые практики обучения танцам полностью состоят из напольной работы., с чем я раньше никогда не сталкивалась. Хотя до этого я уже начала потихоньку пробовать: я училась месяц в Париже, в консерватории Булони у преподавательницы современного танца, но настоящим поворотом стал для меня переезд в Испанию, где я конечно же сразу освободилась от ярлыка «дочери искусства». В Испании я была просто Виолой, и все. И это, безусловно, стало для меня большим достижением. Также я начала понимать, каким видом современного танца я хочу заниматься. Потом я начала осваивать другие стили, потому что я не привыкла останавливаться. Это не значит, что я всеядна, но я любознательна, мне нравится гибкость, которая появляется в тебе, когда ты переходишь от одного стиля к другому.

– Это значит, что нет единственной идеи, единого стиля, которому следует ваш коллектив?

– Я считаю, что стиль нашего Театра – это очень определенные и понятные человеческие ценности, которые универсальны по своей сути. Это самое важное, что мы должны разделять. А вокруг них, на их основе мы уже работаем над техникой. В последнее время я всегда говорю, что не ищу танцовщиков, а ищу людей, которых интересует человеческое самовыражение через эту форму искусства. Потому что и пение, и живопись – это тоже формы, через которые человек выражает самое главное в себе. Если бы я могла, я бы попробовала выразить себя во всех, но это, к сожалению, невозможно. Может быть, стиль нашего Театра в том, чтобы в одинаковой мере воспитать сознание и тело. Потому что, если наше сознание или тело не развиты, то нам все время чего-то не хватает. И этот процесс также связан с большой внутренней отдачей, которая приводит не к физической, а к ментальной гибкости. Благодаря ей мы осознаем себя в разных ситуациях и способны анализировать: где мы, что мы чувствуем, кем являемся в настоящий момент.

– Когда ты стала руководить труппой, Театр уже существовал?

– Да, в этом году мы отметили 40-летие нашей деятельности и, безусловно, в этом нет моей заслуги. Моя мама создала наш Театр и очень много лет им руководила. Театр существует также благодаря хореографам, которые работали с нами. Потому что мы прошли разные этапы развития. Раньше, когда мама танцевала, все было подчинено ее представлению о том, как должен функционировать Театр. Она выбирала хореографов, авторов. Потом мы стали Театром одного автора – почти 15 лет у нас был один хореограф, Маттео Леваджи, и все было подчинено его вѝдению. Также у нас был период, когда с нами работали разные хореографы, Марко де Альтерис, например, и другие, с которыми мы знакомились, открывали для себя их творчество и сотрудничали. А потом я почти случайно стала руководить Театром. В то время я искала, кому это можно доверить, и я сказала себе: хорошо, пока я не найду подходящего человека, директором нашего Театра буду я. Даже моя мама сказала мне: «Я не понимаю, что ты делаешь, но у тебя получается». И тогда уже стал проявляться мой характер. Я решила не полагаться только на одного хореографа. И можно сказать, что теперь основной импульс задаю я, выбирая авторов для наших спектаклей. Я это делаю во многом интуитивно, руководствуясь тем, насколько мы разделяем с ними наше вѝдение, поэтику танца, чтобы наше сосуществование было органичным.

– Ты также исполняешь роль режиссера, генератора идей для ваших постановок?

– Да, даже если, как я всегда говорю, наш Театр – это не только я или моя мама, или еще кто бы то ни было, кто с нами сотрудничает, Театр – это группа, команда, рабочий коллектив, внутри которого всегда происходит диалог. И танцоры тоже не просто исполнители, они главные действующие лица, они разделяют со мной все. Мы разговариваем, сравниваем разные точки зрения и, безусловно, в конечном счете, движемся в одном направлении. Решения принимаю я, иногда они целиком и полностью принимаются остальными, иногда нет… Я – Овен, и у меня очень четкие представления, которым я хочу неукоснительно следовать. Но я также очень дорожу тем, что наш Театр – это живой организм, состоящий из разных клеток.

– Расскажи немного о труппе, о танцовщиках, как их зовут, откуда они?

– Люди меняются: кто-то приходит, кто-то уходит. В данный момент у нас только два человека из Турина – я и еще одна девушка. У нас есть неаполитанец Флавио Ферруцци, сардинец Эммануэле Пирас, Лиза Мариани из Кремоны, Надя Гюзевель из Германии. Иногда с нами танцует Паоло Пьянкастелли, который тоже итальянец. До декабря с нами были немец Кальвин и англичанин Себастиан. Сейчас мы ищем еще двух танцовщиков. Мне нравится, что в нашей команде постоянно происходит культурный обмен, всегда есть что сравнить, так же, как это происходит, когда мы ездим на гастроли и знакомимся с другими культурами. Мы в этом отношении открыты, это прекрасно, что все мы из разных мест.

– Все ли в вашей труппе профессиональные танцовщики или есть кто-то, кто оставил свою карьеру и стал заниматься танцем?

– Да, все профессионалы. Но, например, Эммануэле, когда мы познакомились и начали что-то задумывать вместе, еще не был танцовщиком в полной мере, но потом стал им. Он быстро обрел недостающие ему навыки и теперь сосуществует со всеми наравне. Он закончил художественный лицей, то есть в любом случае принадлежит миру искусства.

– Действительно, когда смотришь ваши выступления, возникает чувство, что вы двигаетесь как единый организм, связанный одной идеей существования.

– Да, именно это нас и объединяет, мне приятно думать, что мы похожи на некий механизм, в котором каждая деталь приводит в движение машину. Мы – единое целое, и вместе с тем каждый из нас индивидуален.

– Вы много импровизируете?

– Зависит от спектакля. Есть авторские постановки, созданные хореографами, и поэтому в них нет импровизации, но есть целая область, в которой мы импровизируем, – она составляет суть нашего коллектива. Мы специально тренируемся, учимся импровизировать, потому что импровизация не может быть случайной. Так же, как мы учимся технике движения, потому что импровизация – это тоже одна из техник.

– Как вы выбираете музыку?

– Когда с нами работает хореограф, мы доверяем это ему. Если нет, то обсуждаем и вместе принимаем решение. Сейчас Эммануэле сам пишет музыку, и еще мы сотрудничаем с музыкальным институтом Риволи, который предлагает нам своих музыкантов, иногда совсем далеких от наших представлений, но мы работаем вместе, потому что не хотим постоянно выбирать то, что нам удобно.

– В большей части ваших постановок задействована живая музыка. Это для вас принципиально?

– Этим мы по большей части обязаны нашему сотрудничеству с «Риволи музыка», но я счастлива, потому что работать с живой музыкой – это роскошь, это нелегко, особенно в нашей современной ситуации, и мы сами бы не смогли осилить это даже с финансовой точки зрения. Благодаря нашему сотрудничеству мы имеем возможность работать с живой музыкой, и это совсем другое ощущение и впечатление. Я очень дорожу этим.

– Какую роль играет для вас пространство? Оно является местом, к которому надо приспособиться, или вы ощущаете его как равного партнера?

– Пространство – это место поиска, исследований, поэтому, конечно, оно становится нашим партнером, как и музыка. Каждое пространство обладает своей температурой, своей средой. Каждая сцена – разная. В некоторых случаях ты должен погрузиться в пространство, узнать его, почувствовать, проанализировать. И так как ты двигаешься в одном пространстве, ты не можешь двигаться в другом. Это кажется невероятным, но это так. Потому что архитектура является еще одним элементом, который влияет на то, кем ты являешься. Многое зависит от того, включаешь ли ты пространство в свое вѝдение. Для меня это фундаментальная вещь.

– Что касается публики, вы чувствуете ее во время спектакля?

– Да, безусловно. И этого нам так не хватало в период карантина, потому что я сама очень люблю быть зрителем. И поэтому я хорошо понимаю, что происходит с обеих сторон. Когда ты танцуешь, публика посылает тебе свою энергию, а ты посылаешь ей свою. Происходит взаимный обмен энергиями. Или не происходит. Это как отношения в паре. Иногда все идет хорошо, иногда – нет. Но когда есть публика – всегда что-то меняется. Также имеет значение – далеко ты от зрителей или близко. Отношения меняются. Мы всегда танцуем для кого-то, и поэтому взаимодействие со зрителем – основополагающая вещь.

– В непростой период пандемии вы конечно же репетируете, записываете видео?

– В период карантина, мы, к сожалению, не проводили спектаклей на сцене и поэтому трансформировали наши выступления в видеоспектакли. Перед нами открылось новое поле для экспериментов, потому что это совершенно иной вид творчества, чем выступления на публике. Это оказалось очень интересным и продолжает им быть. Я думаю, что в любом случае это время было дано нам, чтобы понять, что танец может быть выраженным и через видео, но нужно очень строго различать, что это принципиально разные вещи, и ты должен обладать другими знаниями, чтобы создать видеоспектакль.

– Как рождалась идея нового спектакля в период карантина и что вас и тебя, в частности, стимулировало к творчеству?

– В той ситуации я просто стала думать, какие из наших спектаклей мы можем превратить в видео? Так что эта идея возникла не спонтанно. Она родилась, конечно, вынужденно, но и с целью дать некий творческий стимул группе, которая не переставала репетировать, но также нуждалась и в выходе на сцену. Таким образом, видео стало нашим выходом на сцену. Эта идея пришла мне в голову, и, конечно, все зависело от места. Например, мы сделали очень хороший проект в Замке Риволи – в Музее современного искусстваМузей современного искусства в Замке Риволи – художественный музей в итальянской коммуне Риволи г. Турина, основанный в 1984 г. Постоянная коллекция, создававшаяся с 1990-х гг. содержит произведения концептуального искусства и минимализма.. Это невероятное место, потому что мы должны были установить диалог не только с пространством, но и с произведениями искусства, и с музыкантами. Должна сказать, что я сначала выбираю места, которые мне близки, а потом с командой мы вместе готовим проект, потому что для нас точкой отсчета всегда является взаимное уважение и уважение к месту, в котором мы работаем. Я должна была создать органичное произведение, в котором не было бы ни слишком много танца, ни слишком много музыки, – все должно было быть уравновешено. Все важно: пространство, произведения искусства, танцовщики, музыканты. Это труднейшая задача, но когда удается соблюсти баланс, все получается.

– Когда я смотрела ваши выступления, мне вспомнились образы скульптур Микеланджело, Родена, которые оживали на моих глазах. Какие отношения у тебя с визуальным искусством, возможно, у тебя есть какие-то любимые имена?

– Я много работаю с образами. И поэтому у меня нет любимого художника, я очень любознательна в этом отношении. Меня может заинтересовать что-то, увиденное в сети, на улице, в книгах, в журналах. Я это фотографирую и потом использую в своей работе. Визуальный образ, безусловно, входит в мой метод работы, и я стараюсь перевести его на язык тела.

– Если бы тебе пришлось назвать какой-то вид искусства, не связанный с танцем, но который играет большую роль в твоей жизни, что бы ты назвала?

– На данный момент (я живу некими периодами) я очень люблю поэзию. Я нахожу в ней то, чего не находила раньше, – вдохновение. В последнее время я читаю Чандру КандианиЧандра Ливиа Кандиани (р.1952) – итальянская поэтесса и переводчица буддийских текстов. Ведет курсы медитации.. Она меня очень вдохновляет, и это связано с ролью слова. Мы сейчас экспериментируем с голосом, потому что голос составляет неотъемлемую часть нашего тела, и им тоже надо заниматься.

– Возможно, это вопрос не по теме, но я его все-таки задам: жест – вещь древняя, доисторическая, доязыковая, то, при помощи чего мы можем выразить нашу сущность и ее малейшие нюансы. Как ты думаешь, для чего нам дан язык?

– Да, это так, но язык – это еще и звук, он тоже принадлежит нашим началам, первобытному человеку. И поэтому я воспринимаю слово не столько в качестве декламации или выражения впечатления. До недавнего времени я работала, не обращая внимания на то, что происходит выше плеч, я работала телом, не подключая область лица. Но ведь наше лицо тоже связано с тем, что происходит с нашим телом. Когда мы говорим, двигаются мускулы… Сейчас я осознаю, что моя энергия была заблокирована, поэтому мне стало интересно направить свою энергию вверх, а это означает задействовать звуки, гримасы, чтобы энергия проходила через все тело. В этом смысле я считаю, что слово, пожалуй, не совсем в традиционном смысле, имеет свою ценность и для меня, для человека танцующего.

– Ты сказала, что работая, ты ощущаешь энергию. Можем ли мы сказать, что человек, который занимается танцем, отличается в этом смысле от тех, кто не танцует, потому что, когда он двигается, он больше чувствует энергетические потоки?

– Скажем так, мы натренированы чувствовать энергию, но я думаю, что каждый человек ее чувствует, для этого необязательно уметь танцевать. Однако мы проводим всю свою жизнь, открывая каналы органов восприятия, чтобы как можно лучше чувствовать. Возможно, именно поэтому мы очень хрупкие. Потому что мы очень многое чувствуем и постоянно должны очищать наши каналы, по которым проходит энергия. Если они заполнены, то туда не заходит ни информация, ни ощущения. Но и мы иногда можем быть совершенно закрыты и не чувствовать ничего.

– Как происходит очищение?

– Как я уже сказала, я живу разными циклами. Я прошла период йоги, сейчас я в периоде медитации, которая мне очень помогает, даже в осознании того, что пришло время очищения, что канал полон. То, что меня освобождает, – это ощущение своего тела, когда я возвращаюсь к мыслям или, скорее, к ощущениям того, как я опираюсь на землю, как я прикасаюсь к чему-либо, как я чувствую запахи. Раньше я не обращала на это внимания. Но, занимаясь медитацией, я стала замечать подобные вещи.

– Что работает прежде всего – интеллект или чувство, или и то, и другое вместе?

– Для меня они связаны. Не может существовать чувство без мысли. Но я бы сказала, что первично сердце. Все внутри него. То, что через него проходит: и наши мысли, и наши чувства. Поэтому мы должны слушать только наше сердце. Это может показаться слишком романтичным, но для меня это так.

– Ты побывала во многих странах. Есть ли какое-то место на земле, куда бы тебе хотелось вернуться?

– Не хочу выделять, но я назвала бы Киев. Для нас это были одни из самых прекрасных гастролей в нашей жизниТеатр приезжал на гастроли в Киев в 2019-м году. Выступление проходило в Национальном Центре Александра Довженко.. Куба произвела на меня фантастическое впечатление. Когда путешествуешь, то находишь красоту везде. Нью-Йорк, Тель-Авив, например. Путешествие в Израиль меня очень изменило. Я люблю путешествовать. Я чувствую в этом потребность, чтобы обогатиться новыми впечатлениями и вдохнуть воздух других культур.

– Сегодня мы все живем в такое время, которое не очень позволяет нам путешествовать, но ведь есть вещи, за которые мы можем его и поблагодарить, например, за возможность знакомиться с разными людьми онлайн.

– Да, конечно, за это время я многому научилась. Этот период подарил мне новые встречи и знакомства, которые я бы никогда не могла обрести ранее. Например, мы с тобой были незнакомы до сегодняшнего дня, а сейчас разговариваем. Я испытываю очень сильные эмоции, общаясь в Zoom, потому что если его использовать по-умному, то создаются новые возможности, которые я не хочу терять.

– Это очевидно, поскольку мы узнаем сразу много новых людей, с которыми можем сотрудничать, общаться, даже в течении одного дня. Раньше такого опыта у нас не было.

– Совершенно верно. Сегодня мой день начался с записи в Zoom, потом я провела одно интервью, сейчас, с тобой – второе… Я бы никогда не смогла совершить подобного раньше просто не выходя из дома.

– Виола, спасибо тебе большое за разговор. Ты очень точно, коротко и исчерпывающе отвечаешь на вопросы. Мне было очень приятно познакомиться с тобой.

– Это тоже плод постоянной тренировки. Для меня давать интервью довольно тяжело – это все равно что выходить на сцену. Со временем я научилась понимать, как выражать свою мысль, находить точные слова, как важно выбирать слова, которые ты произносишь. Нужно постоянно тренироваться, потому что только таким образом мы учимся.

Выражаю свою искреннюю благодарность Лизе Евтеевой за знакомство с Виолой Скальоне.